Утром Малышу стало плохо; они собирались наутро поговорить с ним, рассказать ему о своих намерениях и планах, но Энджи сообщила им, что у Малыша воспаление легких и врач распорядился не беспокоить его. Выглядела она страшно усталой, и временами даже казалось, что она находится в каком-то полубессознательном состоянии;
Георгина заявила, что ей надо возвращаться в Хартест, посмотреть, как там Александр, и попросила Кендрика поехать с ней. Кендрик ответил, что предпочитает остаться в «Ключах», — возможно, отцу попозже станет лучше и он захочет с ним поговорить. Энджи ничего не сказала, но, кажется, была благодарна Кендрику за его решение.
Позднее в тот же день Малышу стало еще хуже, вызвали специалиста, он накачал его разными лекарствами, шла речь о том, что, возможно, придется поместить его в госпиталь. Голос Кендрика, когда он позвонил и сказал об этом Георгине, звучал расстроенно и мрачно; Георгина испугалась, даже почти рассердилась из-за того, что отпущенное Малышу счастье оказалось столь непродолжительным, столь скудным, что оно лишь подразнило его.
Но на следующее утро Малышу вроде бы стало лучше, к обеду он уже сидел на постели и на всех рычал; и тогда Георгина и Кендрик, которым отчаянно хотелось побыть вместе, бросили всех и всё и сбежали в Лондон, в дом на Итон-плейс, где и провели прекрасные двадцать четыре часа, почти не покидая за все это время спальню, после чего Кендрик улетел назад в Нью-Йорк, где ему предстояли выпускные экзамены.
Меньше чем через месяц он вернулся; тут-то и начался кошмар.
Он позвонил Георгине из Хитроу; она в этот момент была на кухне, помогая миссис Фоллон делать печенье. Александр был в Лондоне; впоследствии Георгина не раз возвращалась к мысли о том, что вся ее жизнь могла бы сложиться совершенно по-другому, если бы он в тот момент оказался дома.
— Из Хитроу? Но, Кендрик, ведь ты же в Нью-Йорке?
— Нет, Георгина, я не в Нью-Йорке. Я в Хитроу. Я тебе только что это сказал. Наверное, то, что ты провела этот месяц не со мной, отрицательно повлияло на твою сообразительность. Ты бы не могла вырваться сейчас из дому и приехать сюда?
— Разумеется, конечно, могла бы, я прямо сейчас выезжаю, но, я думаю, у меня все равно это займет почти два часа. Ой, Кендрик, как хорошо, как здорово! Мчусь и постараюсь быть как можно быстрее. Встречаемся в зале прилетов. Я люблю тебя.
— Я тебя тоже люблю.
Белый «гольф» Георгины всю дорогу до аэропорта держал ровно сто десять миль в час; она не думала ни о превышении скорости, ни о полиции, ни даже о собственной безопасности. Видимо, охранявшие ее ангелы трудились на совесть, хотя им и должно было выпадать по ее милости немало сверхурочной работы; однако до Хитроу она доехала меньше чем за полтора часа.
