J’aurais voulu montrer aux enfants ces
dorades
Du flot bleu, ces poissons d’or, ces
poissons chantants.
– Des écumes de fleurs ont bercé mes
dérades,
Et d’ineffables vents m’ont ailé par
instants.
___
Я бы хотел показать детям этих дорад
Из волны голубой, этих рыб золотых,
этих рыб поющих.
Пенами цветов укачивались мои
якоря
И невыразимыми ветрами меня
окрыляло мгновениями.
Приходит осознание границы возможного, интуитивное понимание своей сути, своего места в мире, своего начала и конца. Рождается любовь.
L’âcre amour m’a gonflé de torpeurs
enivrantes.
О que ma quille éclate! О que
j’aille à la mer!
___
Горчайшая любовь меня раздула
оцепенениями упоительными.
О, как мой киль трещит!
О, как я окрылён морем!
Характер движения меняется: оно уходит во внутренний, духовный план, становясь желанием. Меняется характер свободы: она становится осознанным выбором:
Si je désire une eau d’Europe,
c’est la flache
Noir et froide où vers le crepuscule
embaumé
Un enfant accroupi plein de tristesses,
lâche
Un bateau frêle comme un papillon
de mai.
___
И если я пожелаю воды Европы,
этой лужи,
Чёрной и холодной, где к сумеркам
благоуханным
Ребёнок на корточках, полный грусти,
пускает
Кораблик хрупкий, словно майская
бабочка.
Для понимания онтологии слова у Рембо, представляется значимым, что пространственно-временной поток в данном тексте грамматически маркируется, как правило, формами глаголов прошедшего времени, подчёркивающими свершённость, осуществлённость актов постижения бытия. Настоящее и будущее время появляются лишь в финале, указывая рубеж между пережитым и тем, что ещё предстоит пережить, но уже в ином качестве, с иным опытом, с иным отношением к миру.
Je ne puis plus, baigné de
vos langueurs, ô lames,
Enlever leur sillage aux porteurs de
cotons,
Ni traverser l’orgueil des drapeaux et
des flammes,
Ni nager sous les yeux horribles
des pontons.
___
Я после не смогу более купаться
в вашей истоме, о, волны,
Похищать их скорость у носителей
хлопка,
Ни пересекаться с надменностью
знамён и флагов,
Ни проплывать под глазами
ужасными мостов.
Итак, приобщение Я к наличному осознанному бытию, постижение мира, вначале тактильное, полубессознательное обретает осознанность, эмоциональную оценку, а затем и интуитивную озарённость. В нём явно есть и элементы антиципации, например, в восприятии волн: «Похожие на актёров драм античных волны, катящие вдаль свои дрожащие лопасти». Эта метафора может быть представлена как результат книжного знания, так и откровения подсознания.
