Волосы Феофано были заплетены в косы, ночная рубашка облегала ее стан. Она никогда не красилась, чтобы казаться привлекательней своему мужу; видит Бог, ей это было ни к чему, с такими огромными глазами, с такой безупречной кожей, с такими алыми, полными, обманчиво нежными губами. Губы эти сложились в нежную, как у ребенка улыбку. Она притянула к себе Аспасию и неожиданно поцеловала ее руку.
— Я всегда помню о тебе, — сказала она, — даже когда кажется, что забываю.
— Я знаю, — ответила Аспасия.
— Все-то ты знаешь, — засмеялась Феофано.
Аспасия первой услышала приближающиеся шаги Оттона. Феофано продолжала улыбаться, но насторожилась, прислушиваясь. Аспасия поклонилась, полунебрежно, полупочтительно, и быстро удалилась.
Хорошо, что Феофано снова с ней. Конечно, это не то, что прежде, но прежнего не вернешь: они стали старше, они были в другой стране, и она стала королевой. Но Аспасия была довольна.
Феофано устраивала приемы каждый день, даже когда ее муж был на охоте или веселился с друзьями. Она участвовала в диспутах и, по мнению Аспасии, очень удачно. Некоторые люди являлись с предвзятым отношением к чужестранке, но уходили если не с улыбкой, то по крайней мере признавая, что их король нашел себе умную жену.
Она не стремилась угодить каждому, она показывала свой ум и свои знания, такой политики придерживалась и ее мать. Но при этом она была очаровательна. Конечно, были и такие, что шептались о хитрой византийке по углам и льстиво улыбались ей при дворе, но Мир всегда полон двуличия. Никто из них не представлял опасности, и Аспасия смотрела на них сквозь пальцы.
Никто не питал ненависти к новой королеве, хотя она и была чужестранкой. Даже те, кто недолюбливал ее или удивлялся, почему не нашлось во всей Саксонии женщины, достойной их короля, относились к ней терпимо. Феофано делала подарки и осыпала милостями, если знала, что это будет принято с благодарностью, но если не была в чем-то уверена, проявляла себя весьма осторожным дипломатом. У нее был просто талант понимать, как обуздать, наказать или переубедить любого строптивого подданного, будь то вельможа или мужик, священник или придворный.
Аспасия бесконечно гордилась ею. Но она не была довольна собой. Ей давно бы пора оставить глупые мечтания о мавре. Они родились от римского лунного света в распущенном Риме. Здесь, в Германии, будучи приближенной королевы, она могла многим заняться: не только ухаживать за Феофано, но изучать германский, обучать желающих греческому и открывать для себя эту постоянно меняющуюся страну. Различия между разными землями и их обитателями казались ничтожными для ее чужеземных глаз, но для местных людей были полны значения, и она исполнилась решимости разобраться в этом.
