— Нет, — сказала Аспасия, — я не могу это забыть ни на миг.
Герберт покачал головой.
— Конечно, он неверный. Но я не об этом. Он знает, кто ты. Он считает себя настолько ниже тебя, что даже не осмеливается мечтать о тебе.
— Значит, вот почему он смотрит на меня так свысока?
— У него есть своя гордость, — сказал Герберт. — Ты бы предпочла, чтобы он унижался перед тобой?
— Нет! — возмутилась Аспасия.
— Ну хорошо. — Герберт проделал еще одно стремительное, с щелчками, вычисление. Улыбнулся, глядя на получившийся узор. — В своей стране он занимал высокое положение. Он об этом не говорит, но, я думаю, он родственник халифа.
— Тогда он совсем не ниже меня.
— По рождению нет. Но изгнание делает странные вещи с умами людей.
— Значит, он изгнанник, — сказала Аспасия. — Он здесь не потому, что сам этого хотел.
— Он хотел, хотя и отправился не по своей воле.
— Что же заставило его?
— Я не знаю, — ответил Герберт. — Думаю, что ничего постыдного, для этого он слишком горд. Думаю, он совершил ошибку. Сказал, что не следовало, кому-то неумному. Или остался другом кого-то, попавшего в немилость. Ты знаешь, что такое двор. Ты знаешь, что там может случиться с честным человеком.
— Я знаю, — сказала Аспасия. — А у него… — Она запнулась. Но не могла не спросить: — У него есть жена в Кордове?
— Это неважно, — сказал Герберт. — Мусульманин может иметь четырех жен.
— Христианин не может, — сказала Аспасия. — Так ведь?
— Да, — ответил Герберт.
Ну вот. Теперь все ясно. Исмаил женат. Она должна признать греховность своих желаний, раскаяться и избавиться от них.
Только это не так-то просто.
— Только одна жена? — спросила она.
— Насколько я знаю, одна, — сказал Герберт. — Он особенный человек. Он целомудренный. Он говорит, что не хочет продажной любви. Я сказал ему, что из него вышел бы образцовый христианин.
— Может, еще выйдет?
— Надеяться надо всегда. — Герберт покрутил бусину, слегка нахмурившись. — Ты же знаешь, что по христианскому закону он не женат.
— Ты советуешь мне дополнить мой духовный грех еще и плотским?
— Я не особенно хороший духовник, да? — спросил Герберт. — Это все мои крестьянские корни. Моя матушка устраивала все браки в нашей деревне. Она никогда не видела толку в христианском воздержании. Разве что для священников. У священников свои правила, говорила она мне, а у простых людей свои. Они должны плодиться и размножаться.
— Я не могу, — сказала Аспасия едва слышно.
Но он услышал. Он отложил свой абак, подошел и взял ее за руку. Она не собиралась плакать. Она рассердилась, но от этого слезы только потекли быстрее.
