Как и Кремона, Павия лежала в широкой зеленой долине у слияния двух рек: Тичино, вытекающей из Лаго Маджоре, и широкой медленной По. Это был настоящий королевский город — дворец и крепость одновременно. С башен его на севере и западе были видны горы.
Глядя на них, Аспасия ежилась даже на солнце. Путь в дикую Германию лежит через горы, и скоро им предстоит преодолевать крутые перевалы.
Герберт спокойно сидел на парапете, не обращая внимания на головокружительную пропасть внизу. Как обычно, он что-то мастерил, на сей раз это был абак — причудливое сплетение шнурков и бусин. Аспасия читала ему из Цицерона, но ее мало занимали древние проблемы. Ее мысли были полностью заняты собственной. Она закрыла книгу, опустила ее на колени и смотрела на ловкие пальцы Герберта.
В нем совсем не было утонченности. Он говорил когда-то, что его отец был крестьянином.
— Мой прапрадедушка был конюхом, — ответила она.
Сейчас она снова завела разговор об этом, чтобы отвлечься от мыслей о некоем смуглолицем мужчине.
Он нанизал последнюю бусину, закрепил шнурок в нужном месте на доске.
— Мой был свинопасом, — сказал он, — но императором не стал.
— Может быть, станешь ты, — улыбнулась Аспасия.
— Скорее уж, римским папой, — сказал он, — если уж метить так высоко. Я буду учителем: это предел мечтаний каждого крестьянина.
— Хотела бы я знать, — начала Аспасия очень тихо. Он ее не услышал. Он забавлялся со своим абаком, проверяя его на каких-то простых вычислениях.
— Герберт, — окликнула его Аспасия.
Он поднял голову.
— Герберт, — сказала она. — Мне надо исповедаться.
Он ждал продолжения. Она с удивлением почувствовала, как успокаивает ее это молчание. Он ничего не требовал. Заполнить паузу или нет, как уж ей захочется.
— А может быть, не надо, — сказала она. — Я не знаю. Мое тело заявляет, что нуждается не только в душевном комфорте. Как ты думаешь, это грех?
— Ты совершила что-нибудь или только думаешь об этом?
— Нет, — ответила она, — еще нет.
— А он просил тебя?
— Он даже не замечает, что я женщина.
Герберт удивленно поднял брови:
— Он, должно быть, слепой.
— Я так явно выдаю себя? — закричала она.
— Ты так привлекательна, — ответил он совершенно серьезно.
— Не для него.
— Ты уверена?
— Разве ты знаешь, кто он? — спросила она.
— Нет, если только это не Исмаил.
Она смотрела на него.
— Значит, я так явно выдаю себя?
— Нет, — сказал Герберт, — ты нет. А вот он — да.
— Нет. Ему безразлично, жива я или умерла.
— Ты забываешь, — возразил Герберт, — что он мавр.
