Генрих, которого люди уже прозвали Сварливым, заговорил снова, ободренный молчанием:
— Я сдаюсь тебе, братец, вынужденно и никак иначе. Вернешь ты мне мое герцогство?
Среди вельмож, ближайших к королю, один стоял в напряженном ожидании. Это был тоже Оттон, другой двоюродный брат короля, ставший герцогом Баварским после изгнания Генриха. Он был немного похож на своего тезку, высокий, худощавый молодой человек со слабым подбородком, которого не могла скрыть его светлая борода. Стоявший рядом с ним человек что-то шептал ему; губы его напряженно сжались.
Император внимательно посмотрел на своего склочного брата. Выражение его лица было мрачно, почти угрюмо. Он был сейчас очень похож на своего отца.
Генрих замер. Краски покинули его лицо. Быстрым нервным движением он вздернул подбородок.
— Нет, — сказал Оттон спокойно, но достаточно громко, чтобы всем было слышно. — Я не верну тебе герцогство. Ты лишился прав на него, когда потянулся за моей короной.
— По какому праву твоей? — спросил Генрих.
Оттон слегка покачал головой.
— Ты, похоже, никогда не успокоишься? — Он не стал ждать ответа. — Мы объявляем тебя бунтовщиком и изменником. Мы обвиняем тебя в мятеже.
Генрих сжал челюсти. Его сообщники стояли неподвижно в своих оковах. Глаза епископа были закрыты, по лицу стекал пот. Только Болеслав казался спокойным. Может быть, он не понимал тщательного придворного выговора Оттона. Может быть, ему было все равно. Он уже успел договориться с Оттоном и получил, что мог: свободу после окончания этого суда, с условием, что он покинет Германию и никогда больше не восстанет против германского короля.
Ему нечего было бояться, кроме унижения от стояния здесь, побежденным и в цепях. У других дела были хуже. Оттон отказался разговаривать с кем-либо из них.
— Я не заключаю сделок с мятежниками, — сказал он. — Что сделаю, то и сделаю.
Он глядел на них с высоты своего трона, может быть, наслаждаясь своей властью над ними, а может быть, и нет. Его руки на подлокотниках высокого кресла побелели в суставах. Он заговорил:
— Мы судим вас. Мы призываем вас вспомнить, что мы руководствуемся милосердием и справедливостью, не забывая, что вы наши родственники, рожденные в благороднейших семьях Германии, и были прежде нашими друзьями. За ваши преступления против короны вы должны были бы умереть. Но, поскольку вы наши родственники, а убийство родственников — тяжкий грех, мы не прибегнем к высшей мере. Тебя, господин епископ, мы отдадим на суд твоих братьев, и они приговорят тебя по своей воле. А вас, чьи царства в этом мире, вас, кто захотел подняться выше, чем допускает Бог и право рождения, мы приговорим к тому, что подсказывает нам наше милосердие. Генрих, бывший герцог Каринтии, Генрих, бывший герцог Баварский, наш двоюродный брат, сам себя провозгласивший врагом нашего королевства, вы доказали, вне всяких сомнений, что не можете мирно жить в этом государстве. Государство не желает вас. Уходите: вы изгнаны. Пусть ваша нога никогда не ступает на нашу землю, иначе вас ожидает смерть.
