Однажды граф сказал де Бриону:
— Графиня написала тетке Клементины, прося ее согласия на брак ее племянницы.
— И..? — спросил Эмануил с худо скрытым беспокойством.
— И тетка отвечала, — продолжал граф, заметив его волнение, — что ей желательно бы было, чтобы Клементина провела еще год в пансионе.
Нечего и говорить, что Эмануил не противился такому желанию.
Наступило время открытия палат. Де Брион, которому следовало присутствовать при их открытии, и не думал о своем отъезде. Он ждал, пока отправится все семейство графа. Если б оно провело всю зиму в замке, то и он отказался бы от всяких заседаний. Мари первая угадала это.
— Батюшка, — сказала она однажды графу в присутствии Эмануила, — мне бы ужасно хотелось присутствовать при открытии палаты пэров; г-н де Брион так часто говорил о политике, что я желала бы посмотреть поближе на их прения.
— Палата откроется через неделю, — сказал Эмануил, — а вы еще в это время не выедете отсюда.
— Не угадали, — возразил граф, понимая намерение своей дочери, — мы выезжаем завтра.
Эмануил поблагодарил Мари выразительным взглядом.
На другой же день две кареты выехали со двора замка: в одной сидели графиня и обе девушки, в другой — граф, де Брион и барон де Бэ.
Приехали в Париж, говоря иначе, общество разделилось. Семейство графа остановилось в своем отеле, на улице Святых Отцов; барон и Эмануил простились.
Целый этот вечер Эмануил не отпускал от себя барона; можно было думать, что де Брион навсегда хотел удержать при себе кого-нибудь, кто бы мог напоминать ему о счастливо прожитых им днях. Один вид его городской квартиры, так сказать, вернул его к действительности. Первым предметом, попавшимся ему на глаза, было письмо от Юлии, которое он оставил на своей конторке и которое как бы дожидало его. Прочитав письмо, ему казалось, что приключение, которое оно напоминало, имело десятилетнюю давность; в раздумье он бросил в камин этот лоскуток бумаги. А его кабинет, где он запирался некогда и углублялся в занятия и куда невидимка-хозяин не допускал проникнуть никакой посторонней мысли, казался ему теперь безбрежной пустыней. Привычка, овладевшая им во время пребывания в замке, видеть каждый день два нежных существа, которые оживили его жизнь, — теперь была нарушена. Ему думалось, что и присутствие Клементины не было бы лишним в его квартире. Веселость молодой девушки, без сомнения, развлекла бы его и утешила бы в этом чувстве сожаления и грусти, которое овладело им, едва только он переступил порог своего настоящего дома и своей настоящей жизни. Теперь, как он и предвидел, невозможно было ему посещать так часто семейство д’Ерми; посещение это в Париже сделалось как бы делом обязанности, тогда как там оно было только ежедневным удовольствием. В Париже есть условия общежития, которые не могут быть нарушены, хотя граф и просил Эмануила продолжать бывать у них так же часто, как он уже привык его видеть.
