…Береги платок заботливее, чем зеницу ока.
Достанься он другим иль пропади,
Ничто с такой бедою не сравнится.
Дездемона: Неужто это правда?
Отелло: Говорят.
Дездемона: Так лучше бы его я не видала!
Отелло: Ага! А что так?
Дездемона: Что ты говоришь, со мною так стремительно и дико?
Отелло: Платок потерян? Где он? Говори.
Дездемона: О боже!
Отелло: Говори!
Дездемона: Нет, не потерян. А если потеряла, что тогда?
Отелло: Как — что тогда?
Дездемона: Платка я не теряла.
Отелло: Так принеси его и покажи.
Дездемона: Могу, но после. Это отговорки, чтобы о Кассио не говорить. Прими обратно Кассио на службу.
Отелло: Ты принеси платок. Мне в этом всем, мерещится недоброе.
Дездемона: Послушай, ты никого достойней не найдешь.
Отелло: Платок!
Дездемона: Давай о Кассио сначала.
Отелло: Платок!
Дездемона: Он трудности делил с тобой, и на слепой любви к тебе построил, всю жизнь свою.
Отелло: Платок!..
— Э-ка дурак! — сказал вдруг дед Антон. — Ну что он с этим платком к ней привязался? «Платок, платок»! Велика важность — платок!
— Да ведь он думает, что она его Кассию подарила! — горячо возразила Анка. — Ревнует, видишь! А она и не знает ничего!
— Ну, спросил бы раз, да и ладно!.. — проворчал дед Антон. — А то эва — пристал с ножом к горлу!
— Давай, Катерина, давай дальше! — снова напомнил дядя Аким.
Катерина посмотрела на деда Антона:
— Дедушка Антон, может ты торопишься? Может, пойдешь телочку посмотришь?
— Подожди ты! — махнул рукой дед Антон — Ты давай читай, что у них там будет-то! Поладят как ай нет?.. Что она, сбежит, что ли, твоя телочка!
Катерина принялась читать дальше. Трагедия подходила к концу. Вот уже и Отелло, безумный и обманутый, произнес свой горький монолог. Вот уж и Дездемона, предчувствуя смерть, поет свою печальную «Иву»:
Несчастная крошка в слезах под кустом
Сидела одна у обрыва.
Затянемте ивушку, иву споем
Ох, ива, зеленая ива!
У ног сиротинки плескался ручей.
Ох, ива, зеленая ива!
И камни смягчались от жалости к ней.
Ох, ива, зеленая ива!
Все это убери. И поскорей.
Сейчас придет он…
Тут голос у Катерины задрожал, а в углу, где сидела Анка, началось сморканье.
Обиды его помяну я добром.
Ох, ива, зеленая ива!
Сама виновата, терплю поделом.
Ох, ива, зеленая ива!
Тетка Матрена вдруг тоже принялась утираться концом своего белого головного платка.
— Неужто что сделает с ней? — прошептала мать, отложив шитье и устремив на Катерину внимательные глаза.
Отелло: Ты перед сном молилась, Дездемона?
Дездемона: Да, дорогой мой.
