— Пачэму мэня первого? Нэ видишь?.. Командир сражон, комиссар сражон, Лебедев сражон… Иди к ним. Я падажду…
Черные, узкие, горячие глаза Сихарулидзе, глаза других людей — страдальческие, гневные, недоумевающие — Язвинский не скоро забудет…
Ни разу за триста с лишним дней никто так не смотрел на лейтенанта медицинской службы. Как дети, эти мужественные люди хитрили, чтобы скрыть случайную болезнь, — не хотели уходить от своих пушек. Теперь от него, от врача зависит жизнь этих людей. И тут он почувствовал: что-то изменилось в нем самом. Движения стали уверенней, голос — тверже, решения — категоричней. Нет, он не растерялся, как не растерялись и остальные, — сделать все, чтобы батарея жила, чтобы жили и боролись люди.
Язвинский бросился к командиру. Мошенский был без сознания. Рядом с ним упал Середа, раненый осколками бомбы в обе ноги. Но он еще не чувствовал боли.
Когда Язвинский наклонился над комиссаром, тот нетерпеливо спросил:
— Вы смотрели командира? Что с ним?
Язвинский хотел сказать, что положение Мошенского безнадежное и просто удивительно, как он сумел выбежать из рубки, но врач сам не хотел верить, что командира уже нет… Он не мог вот так сразу поверить, что нет больше этого человека, в котором так гармонично сочетались мужество и деликатность, непреклонная воля и мягкость, ненависть к врагам и нежность к тем, кого он любил… Лейтенант, как и многие на батарее, был влюблен в командира.
Он не сказал комиссару того, что знал: Мошенский смертельно ранен…
В эту минуту Сергей Яковлевич очнулся и тихо, но явственно приказал:
— Лейтенанта Хигера… ко мне… и Даньшина…
Даже если бы и хотел, Мошенский не сумел бы объяснить, как ему было трудно открыть глаза и произнести эти слова. Он не помнил, что случилось в рубке, когда прогремел, прогрохотал по ней удар металла о металл. Ему вдруг стало очень жарко, душно. Так душно, что нечем было дышать, и Вера испуганно спросила:
— Что с вами… Товарищ капитан-лейтенант, вы слышите меня?..
«Как странно, — подумал он, — что Вера говорит мне «вы» и называет капитан-лейтенантом». И он еще подумал: может, все это ему снится? Ему часто снилась Вера и его девочка, дочка. Но в этот раз была только Вера, и она еще и еще раз тревожно спрашивала, слышит ли он ее и что с ним. Но говорила она голосом лейтенанта медицинской службы Язвинского:
— Вы слышите меня, товарищ капитан-лейтенант?
Тогда он вдруг осознал, что произошло, и почему так странно дернулся писарь Афанасьев на своем железном табурете, и что прогрохотало по рубке… Это была бомба… Первая бомба, поразившая батарею. И он понял также, что ранен, возможно, тяжело и что должен кому-то передать командование батареей. Потребовалось много сил, чтобы преодолеть немоту…
