— Скажи мне, — не унимается он, наклонившись к моему уху, — как бы ты обошелся с таким предателем? Тоже бы навестил его семью? Поболтал бы с женой?
Я не хочу говорить это вслух, но не могу вовремя сдержаться:
— Я убью его.
Он вдруг издает такой взрыв хохота, что это скорее похоже на вой. Он легонько хлопает меня по затылку и взъерошивает мне волосы пальцами, которыми совсем недавно сжимал мне горло.
— Вот так-то лучше, — одобрительно произносит он. — Гораздо лучше. А теперь вставай. Нас ждет работа.
И я думаю: да, я бы не отказался поработать, чтобы стереть Адама Кента с лица земли.
Предатель вроде него не имеет права жить.
Я стою под душем так долго, что начинаю терять чувство времени.
Раньше такого никогда не случалось.
Все как-то не так, вкривь и вкось. Я подолгу обдумываю свои решения, сомневаюсь во всем, во что, казалось, я никогда не верил, и впервые в жизни я чувствую себя донельзя, смертельно усталым.
Здесь мой отец.
Мы снова спим под одной трижды проклятой крышей. Я искренне надеялся, что подобное никогда больше не повторится. И тем не менее он здесь, на базе, в своих личных апартаментах, и пробудет тут до тех пор, пока не убедится, что можно спокойно уезжать. А это значит, он станет решать наши проблемы, перевернув вверх дном весь Сектор 45. Из чего следует, что он понизит меня до положения своей марионетки и курьера, поскольку мой отец никогда и никому не показывается на глаза, кроме тех, кого он намеревается убить.
Он Верховный главнокомандующий Оздоровления и предпочитает анонимно диктовать свою волю. Он перемещается в сопровождении группы лично им отобранных солдат, получает информацию и отдает приказы через своих людей, а столицу покидает только в чрезвычайно редких случаях.
Известие о его прибытии в Сектор 45 скорее всего уже облетело базу и, несомненно, привело в ужас моих солдат. Поскольку его присутствие, реальное или воображаемое, означает только одно: нескончаемую пытку.
Как давно я не чувствовал себя трусом.
И в то же время я счастлив. Я упиваюсь затянувшейся иллюзией собственной силы. Самому встать с постели и помыться — это маленькая победа. Врачи обернули мою раненую руку каким-то водонепроницаемым пластиком, чтобы я смог принять душ, и я наконец чувствую себя достаточно хорошо, чтобы твердо стоять на ногах. Тошнота ушла, головокружение исчезло. Наконец-то я могу ясно мыслить, хотя перспективы представляются мне весьма туманными.
Я заставил себя не думать о ней, однако начинаю осознавать, что для этого у меня еще недостаточно сил. Особенно теперь, когда я активно ищу ее. Есть в этом какой-то внутренний конфликт.
