— Сядь-ка, сынок. Сейчас ты должен вполне быть в форме. Ты сглупил, принявшись отдыхать, когда не надо, и теперь ты залежался. Ты три дня провалялся без сознания, а я прибыл двадцать семь часов назад. Вставай же. Это смешно, в самом-то деле.
Я продолжаю смотреть в потолок. Едва дыша.
Отец меняет тактику.
— Знаешь, — осторожно начинает он, — я ведь слышал о тебе преинтересную историю…
Он присаживается на край кровати, матрас скрипит под тяжестью его тела.
— Хочешь, я тебе ее перескажу?
Моя левая рука начинает трястись. Я судорожно цепляюсь пальцами за простыню.
— Рядовой 45В-76423. Флетчер, Симус. — Пауза. — Тебе знакомо это имя?
Я зажмуриваю глаза.
— Вообрази себе мое удивление, — произносит он, — когда я узнал, что мой сын наконец-то поступил правильно. Что он в конце концов проявил инициативу и избавился от предателя, регулярно воровавшего имущество со складов. Слышал, ты всадил ему пулю прямо в лоб. — Смешок. — Я поздравил себя и сказал, что ты наконец-то возмужал и научился управлять должным образом. Я почти гордился тобой. Вот почему я испытал еще большее потрясение, узнав, что семья Флетчера цела и невредима. — Он вдруг заламывает руки. — Потрясение, разумеется, оттого, что ты, как никто другой, должен знать основополагающее правило. В семье изменника все заражены изменой, и одно-единственное предательство автоматически обрекает их на смерть.
Он кладет руку мне на грудь.
Я снова мысленно строю стены. Белые стены. Цементные блоки. Пустые комнаты и большие открытые пространства.
Внутри меня ничего нет. Ровным счетом ничего.
— Как это, однако, забавно, — продолжает он, на сей раз задумчиво, — поскольку я сказал себе, что надо выждать и обсудить это с тобой. Но так получилось, что подходящий момент выдался именно теперь. — Я почти слышу, как он улыбается. — Должен сказать, что я чрезвычайно… разочарован. Хотя и не удивлен. — Он вздыхает. — Всего за месяц ты потерял двух солдат, не смог справиться с психованной девчонкой, взбаламутил весь сектор и спровоцировал гражданских на бунт. Так что я ничуть не удивлен.
Его рука перемешается и ложится мне на ключицу.
«Белые стены», — думаю я.
Бетонные блоки.
Пустые комнаты. Открытые пространства.
Внутри меня ничего нет. Ровным счетом ничего.
— Но хуже всего, — произносит он, — вовсе не то, что ты умудрился унизить меня, нарушив порядок, который мне наконец-таки удалось установить. И даже не то, что ты схлопотал при этом пулю. Куда хуже, что ты выказал сочувствие семье предателя, — подытоживает он, рассмеявшись счастливым звонким смехом. — Вот это непростительно.
