. Далее он сосредоточился на написании того, что виделось им в качестве вполне официального отчета о ходе следствия по пожарам, и пусть его труд так и не был допущен к печати — по нравственным и политическим соображениям, — но время-то он на него потратил, и время, насколько мы знаем, немалое! Как же могло получиться так, что заметка в «Ведомостях» появилась через неделю после событий? И это еще при том, что мы не упоминаем других затруднений: переезда Никиты Аристарховича на новое место жительства, его участия в затеянном Можайским — на собственные страх и риск — неофициальном продолжении следствия и едва не настигшей Никиту Аристарховича смерти: на кладбище, в казавшемся заброшенном старинном склепе!
У репортера решительно не могло быть времени на написание привлекшей наше внимание заметки, но если ее написал не он, то кто? И почему таинственный незнакомец воспользовался фамилией Сушкина, причем подлог не вызвал протеста со стороны самого Никиты Аристарховича?
Любопытно и то, что заметка была написана очевидцем: именно так себя позиционировал автор. Но нам — помимо прочего — известно и то, что Сушкин очевидцем не был и быть не мог. В тот вечер он безвыходно сидел в своей квартире, ожидая гостей, а также — в немалой, очевидно, степени — побаиваясь сразу двух обстоятельств: во-первых, возможности второго покушения (первое было пресечено минувшей ночью) и, во-вторых, всех кар небесных, каковые кары ему на голову пообещал обрушить собственный его друг — Можайский. Юрий Михайлович, волнуясь за друга, велел ему не покидать апартаменты — вплоть до особого распоряжения!
Первым нашим побуждением — мотивы понятны! — стало желание ознакомить читателя с этой таинственной заметкой. Мы, подготавливая публикацию, даже скопировали ее текст. Но чем больше проходило времени, чем больше мы узнавали подробностей, чем тщательней проводили собственное расследование, тем меньшим становился наш пыл. В конечном итоге мы отказались от этой идеи, решив ограничиться таким — пояснительным — вступлением. Дело в том, что внешняя привлекательность тайны пошла вразрез с нашим искренним желанием дать читателю правдивый рассказ: помести мы заметку посеред него и стало бы плохо — на правду был бы наброшен покров сомнений и справедливого подозрения во лжи.
Разумеется, даже так — отказавшись от помещения сомнительных материалов — мы не можем гарантировать то, что по крупицам восстановленные нами события происходили действительно описанным нами образом. Но мы хотя бы готовы ручаться, что сделали всё возможное для установления истины, а значит, по нашему мнению, истина — близко. Она, как говорили герои одного из памятных фильмов, где-то здесь: совсем рядом.
