— Смейтесь, смейтесь! — заворчал дворник. — Время-то нас и рассудит!
— А вы, — обратился тогда к Михаилу Георгиевичу управляющий, — и вправду считаете, что пастеризация — великое изобретение?
Михаил Георгиевич убежденно подтвердил:
— Несомненно. Не знаю, правда, насколько пастеризация способна продлевать время хранения продуктов, но то, что она делает их безопаснее — факт. Исследования показали это. Уверен: недалек тот день, когда без такой процедуры не будет обходиться ни одно молочное производство. Так что вы, Петр Васильевич… на мой, разумеется, взгляд… шагнули в будущее. Другим придется вас догонять!
Петр Васильевич удовлетворенно закивал:
— И я того же мнения!
— Нашли друг друга! — всё так же ворчливо резюмировал дворник и поднялся со стула. — Мне, пожалуй, пора. Нужно проверить пост и…
— Но это не от того, что вы обиделись? — спросил Михаил Георгиевич.
Дворник усмехнулся:
— Помилуйте! Я прожил поболе вашего и на своем веку повидал немало и таких, как вы, и таких, как Петр Васильевич. Вас очень роднит непонимание наших обычаев, но то — от ума, а из умысла. Обычаи-то, они вот здесь… — дворник похлопал себя по груди в области сердца. — А ваша сила всего лишь здесь, — хлопок ладонью по лбу. — Вы доживаете до седых волос… — взгляд на Петра Васильевича, — но так и остаетесь с носом. На вас обижаться — грех. Вас жалеть необходимо: подобно увечным. Ведь если сердца нет — считай, калека! То есть…
Дворник запнулся, сообразив, что что-то в его рассуждениях пошло не так: вряд ли можно было назвать бессердечными людей, проявившими доброту к обиженному судьбой бессловесному существу.
— То есть, — спохватился и тут же поправился он, — сердца у вас есть. Но развитие их — однобокое.
Петр Васильевич и Михаил Георгиевич еще раз переглянулись: на этот раз не с сомнением, а с нескрываемым удивлением. Это показалось Константину настолько смешным, что он, не скрываясь — в голос, — расхохотался. Петр Васильевич и Михаил Георгиевич опять переглянулись, а Петр Васильевич еще и вздохнул:
— Вот она — и наша гордость, и наша беда одновременно!
Михаил Георгиевич правильно истолковал эту двусмысленную фразу и согласно кивнул:
— Да уж…
И тоже поднялся, спрятав во внутренний карман пальто бутылку с молоком и потянувшись за Линеаром:
— Пожалуй, я тоже пойду. И так уже отнял у вас столько времени…
— Помилуйте, — отозвался Петр Васильевич, — какая ерунда!
Тогда Михаил Георгиевич — уже засунув сыто задремавшего Линеара за отворот — достал бумажник и спросил:
