Отцу, когда привела его домой, Жорка не очень-то понравился. А мать, та все больше о Жоркиных родителях расспрашивала, и поскольку о Гуртовых все говорили как о людях с достатком, со связями и умеющих жить, прониклась к будущему зятю симпатией. Гуртовые имели просторный дом на Пролетарской и недавно поменяли свой «Москвич» на новенькие, последней модели, «Жигули». А уж обстановка в доме у них была такая, что, рассказывая, люди прищелкивали языком.
Гаврилу Матвеича отец знал — тот был у них же на стройучастке кладовщиком. А Дора Павловна вообще была заметной фигурой в поселке, хотя служила всего лишь кассиршей в аптеке. Говорили, через нее можно такие редкие и дефицитные лекарства достать, каких даже в городе нет. И будто бы к самым лучшим врачам по ее рекомендации попасть можно.
— Хозяева! — пересказывая эти разговоры, замечала мать.
— Да какие они хозяева!.. — раздражался отец. — Деловые, лучше скажи. Хозяева те, кто трудом своим богатеет, кто работает, а не химичит…
— Я к тому, что крепко живут, — поясняла мать.
— Асчего они так живут? — заводился отец. — У меня зарплата двести пятьдесят, а у Гаврилы сто двадцать. Значит, я должен вдвое лучше его жить. А на самом деле что?..
— Ты как с луны свалился, — осуждающе говорила мать. — Не понимаешь, что ли?..
— А я ничего не хочу понимать! — кипятился отец. — Если не так, если нет справедливости, значит, что-то неладно у нас в стране…
— Ну, как бы то ни было, а жить они умеют, — как о чем-то бесспорном, уверенно говорила мать. Но отец и тут не соглашался:
— Сначала надо понять, ради чего живем. А потом уж решать, кто умеет жить, а кто нет.
Мать больше не спорила, поджимала губы.
Гаврила Матвеич был, в общем-то, невзрачный мужик, на полголовы ниже жены. А Дора Павловна была дородная, представительная женщина. Лицо ее, белое, широкое и какое-то сдобное, с первого взгляда казалось добрым, но маленькие серые глаза из-под набрякших век смотрели властно и холодно. Когда Жорка привел знакомиться, она сразу увела Любу на кухню, легко там разговорила ее. Показывая с гордостью свое хозяйство, огород, теплицы, а в доме обстановку, дорогие сервизы, хрусталь, мимоходом поучала при этом: «Мужики, они что, какой с них нынче спрос? Зарплату таскает, и ладно. Да и то, дай ему волю, пойдет и пропьет. Их нынче крепко в руках держать надо. Да и не знаю еще, кто добытчик-то у нас, я, может, больше их имею… — Показала спальный гарнитур арабский, на котором еще никто ни разу не спал. — Для роскоши держим, — пояснила она. — На свадьбу вот обновите. А помрем, все вам останется». Любе она показалась какой-то несовременной, будто из пьесы Островского, опасалась даже, что за джинсы будет выговаривать. Но та удивила ее, пообещав помоднее джинсы достать, вельветовые, фирмы «Левис».
