Музыканты, в свою очередь негодуя, стали укладывать скрипки.
– Позвольте, господин, – начал Зурман, – не можете вы дать теперь мои деньги?
Магик должен был бежать в кассу и принести деньги; музыканты успокоились.
Была зажжена люстра. С улицы можно было видеть яркий свет в клубной зале. Занавес из дешёвенького ситца колебался посреди зала. Дождя не было, и публика стала собираться.
IX
По уходу мужа, Марилька подошла к ребёнку. Она пристально смотрела на Сеню. Нет силы, которая могла бы оторвать её от милого мальчика! Уж ему лучше, а сейчас он совсем станет здоров. Она напоит его молочком, и он, как бывало, обнимет её, засыпая…
Она вылила спирт из бутылки в конфорку и стала греть молоко.
Марилька устала, всё тело её болело. Она не смыкала глаз ни ночью, ни днём. Она похудела, и серебряное колечко не держалось больше на её мизинце.
По временам ей казалось, что она спит, и ей снится, будто мальчик болен. Тогда сердце её замирало от тоски, мучительное сомнение тревожило её ум, она плакала и больно сжимала свои пальцы, чтоб проснуться и увидеть с восторгом, как весел и здоров Сеня.
Но сон оказывался действительностью. Мальчик лежал, и судорожно подёргивалась восковая ручка бедняжки, и зловеще хрипела его грудь. Марилька ласково заговаривала с мальчиком. Но он молчал. Она плакала, звала его, просила его, чтоб он скорее поправился. Он всё молчал. Она наклонялась над ним, целовала его, прислушивалась к его дыханию. Он молчал, всё молчал!
Молоко вскипело и успело простыть. Марилька тоскливо взглянула на кастрюльку. Мальчик много ел незадолго до болезни, в Бердичеве. Сеня выпил тогда стакан молока, съел котлетку и ещё просил… Марилька теперь пожалела, что не позволила ему больше есть. Вспомнив, что Сене нравилась её бронзовая брошка с сердоликом, и ему никогда не давали её, она поспешно нашла брошку и положила к нему на постель.
В дверь осторожно постучали. Вошёл доктор.
– Ну, что ваш малютка? – спросил он, косясь на кровать и подавая молодой женщине руку.
Она отвечала:
– Ему лучше…
У неё сердце билось так, что готово было, казалось, выпрыгнуть из груди. Любезности гуманного доктора оскорбляли её. Но пусть он осмотрит ещё раз Сеню. Она попросила доктора сесть, и стала передавать ему подробности, как задохлись голуби.
Доктор взглянул на голубей, пожал плечами, пощупал пульс у мальчика, и его брови слегка нахмурились.
– Плох, – произнёс он.
– Плох? – повторила Марилька, вздрогнув.
– Я зайду, – сказал он, жалея её, – завтра… Может быть… разумеется… тут всё зависит… от Бога! – заключил он.
