– Это, рекомендую, мой камердинер…
– Ваш камердинер?
– Натурально, мой. Его зовут Сороконожкой. Эй, дурень, слезай! Пан добрый! Он тебе зла не сделает! Он не от батьки! Да ну, слезай, а то отдую! Престранное создание, доложу вам. Уже несколько недель, как обратил я на него должное внимание, но только весьма трудно приучить его к отправлению свойственных его званию и расторопности обязанностей. Он удрал от своего родителя, который пречудеснейший столяр, но зверь и даже раз повесил сына… Уверяю вас честью! От этого он в постоянном страхе и недоумении, что его арестуют и водворят. А уж если водворят, то можете вообразить, какая лупка ожидает молодца! После повешения-то! Слезай, слезай! Барин денег даст! Посидишь немного, нарисует тебя и даст. А деньги, доложу вам, ух как необходимы! Вы ему, пожалуйста, копеек пятьдесят дайте. Мальчик замечательный и честности редкой. Представьте, всё, что ни получит, что ни стащит – несёт ко мне…
– В этом и состоят его обязанности?
– Ну, не скажите… Он чистит мне платье, – тут отставной портупей-юнкер указал на свою рубаху с дыркой на плече. – Чистит сапоги… Стелет мне постель – из сена. Бегает за водкой.
Между тем Сороконожка слез с дерева и стоял поодаль, исподлобья глядя на меня. Был это мальчик лет пятнадцати. Ему было чудно? что я не хватаю его, а мирно беседую с босяком, и он стал улыбаться.
– Ишь, шельма! Смеётся! – начал Кочерга и схватил Сороконожку за вихор. – Ты чего струсил? Недостойный слуга! Садись и глазом не моргни, каналья! Не дыши!
– Присядь, присядь, – сказал я, раскрывая альбом.
– Господин художник, послушайте, не можете ли вы пока рискнуть пятиалтынным?
Я исполнил просьбу Кочерги.
Он взял монету и спокойно опустил её в карман.
– Au révoir! Пропущу рюмашечку. А ты – смотри у меня! Если г-н художник пожалуется, что ты неспокойно сидел – исколочу, изувечу! Уши обрежу, кишки выпущу и на руку намотаю!
– Что, он тебя бьёт? – спросил я по уходе портупей-юнкера.
Сороконожка ухмыльнулся.
– Ни, ни разу не бив. Вин усё шуткуе. Ему усё играшки.
– И ты ему всё отдаёшь?
– Що усё?
– Что ни получишь. Вот я тебе дам денег теперь за то, что ты посидишь. Ты ему отдашь?
– А тож кому!?
– За что же?
– Як за що? Вин скаже: «А де гроши?», то я и виддам. Мени грошей не треба.
– А что ж ты ешь?
– Що уси идят, то и я.
– Босяки тебя кормят?
– А то ж.
Я торопливо набрасывал Сороконожку. До поезда было немало времени, но предстояло ещё кое-что сделать, и мне нельзя было засиживаться в саду.
