Вышневолоцкий встал.
Марья Саввишна была в красной кофточке, застегнутой не на все пуговицы: их недоставало там, где они более всего были нужны. Поставив завтрак на стол, Марья Саввишна протянула гостю руку.
– Здравствуйте, не взыщите за угощение. Я, Корнил Саввич, купила наваги на десять копеек, да гусиных ланок.
Вышневолоцкий понял, что воздух был отравлен навагою, которой он терпеть не мог.
– Ну, будем же здоровы! – произнес Корнил Саввич, держа рюмку у рта. Он медленно проглотил водку, помотал головой и налил Марье Саввишне. – Она пьет не хуже меня!
– Неправда! Вот уж неправда! Я пью для удовольствия, а ты из жадности.
– Что же вы не закусываете? – спросил Корнил Саввич.
– Они непривычны к нашей пище, – произнесла Марья Саввишна. – Кушайте лапки.
Вышневолоцкий взял лапку.
– Почему нападаете вы на Лавровича? – начал Вышневолоцкий. – Я сейчас поеду к нему, и, может быть, недоразумение, которое возникло, мне удалось бы уладить.
– Ах, нет, напрасная забота-с! – вскричал Корнил Саввич. – Я одному только удивляюсь, что как вы, будучи истинно либеральным писателем, можете находиться в каких-то отношениях с господином Лавровичем? Господин Лаврович держится устарелых взглядов, несмотря на свою сравнительную молодость, и принадлежит к партии Страстного бульвара[5]. Да-с.
– Неужели? – сказал Вышневолоцкий. – А вы говорили, Лаврович завел полемику с «Московскими ведомостями».
– Признаюсь, полемика-то была с «Русскими ведомостями», а я, по праву корректора, переделал… Так что ему должно влететь от Страстного бульвара-с.
Вышневолоцкий улыбнулся и спросил:
– Вы корректором в «Разговоре»?
– Управляю типографией Шулейкина и вместе корректор. Конечно, корректор корректору рознь… Другой не посмел бы. А я напутал: хозяин давно просил выставить господина Лавровича. Хозяину надо, чтоб журнал ничего не стоил, чтоб купцы платили за бесчестье, чтоб сотрудники печатали у нас ябеды и еще нам платили!
– Послушайте, я не пойму – вы за кого же собственно?
Корнил Саввич выпил рюмку водки и, блеснув глазками, шепотом произнес:
– За себя-с, за сохранение своей престарелой униженной личности!
Вышневолоцкий вдумчиво посмотрел на него; Корнил Саввич отвернулся.
– Марья Саввишна, – сказал он, беря жену за руку, – сколько нам, душа моя, необходимо в месяц денег?
– Да, если не пить, Корнил Саввич, то пятьдесят рублей надо. Меньше никак нельзя! – обратилась она к Вышневолоцкому и сделала жалобное лицо.
– А с питьем, Марья Саввишна?
