— Вы заходили к послушникам, проверяли их?
— Нет. Ты сказал, что брат, который лежал лицом вниз, был в черном, ты чуть не споткнулся об него.
В некоторых других монашеских орденах послушники носят такие же рясы (или очень похожие), как и монахи, но в аббатстве Святого Варфоломея рясы у послушников были серые — не черные.
— Я решил, что парень, который лежал во дворе без сознания, пришел в себя, поднялся и вернулся в кровать… или это был аббат.
— Вы проверили и аббата?
— Сынок, я не мог заглянуть в его личные апартаменты, чтобы узнать, не горит ли там чего. Он в три раза умнее меня. А кроме того, ты сказал, что парень во дворе был тяжелый, так? Ты сказал, тяжелый. А аббата Бернара нужно привязывать даже при легком ветерке.
— Фред Астер.
Брат Костяшки поморщился. Почесал перебитый нос.
— Лучше бы ты не говорил мне насчет «Чая вдвоем». Теперь, когда утром аббат обращается к нам, я только и жду, что он вот-вот начнет приплясывать.
— Когда они узнали, что брата Тимоти нет?
— Я не увидел его во дворе перед Matins. К Lauds он все еще не показался. Вот я и выскользнул из церкви, чтобы проверить его комнату. Под одеялом лежали подушки.
— Подушки?
— Прошлой ночью, в луче карманного фонарика, подушки вполне сошли за брата Тимоти.
— Зачем он это сделал? Отбоя у нас нет. Проверки, все ли на местах, тоже.
— Может, Тим этого и не делал. Кто-то другой положил подушки под одеяло, чтобы выиграть время, не дать нам понять, что Тима нет.
— Время для чего?
— Не знаю. Но если бы прошлой ночью я увидел, что его нет, то понял, что именно его ты нашел во дворе, и разбудил бы аббата.
— Он был тяжелый, все так.
— «Кит-кэтовский» живот. Если бы об исчезновении брата стало известно во время моей ночной проверки, копы приехали бы сюда гораздо раньше, до того, как навалило столько снега.
— Теперь найти его сложнее, — кивнул я. — Он… мертв, не так ли?
Брат Костяшки уставился в камин, где не горел огонь.
— По моему профессиональному мнению, да.
Я слишком часто видел смерть. Убежал от нее в этот монастырь, но, разумеется, убегая от нее, прибежал в ее объятья.
От жизни уйти можно, от смерти — никогда.
Барашек зари превратился в утреннего льва, когда внезапный порыв ветра тряхнул окна гостиной, щедро бросив в них снегом. Снегопад превратился в буран.
— Мне нравился брат Тимоти, — вздохнул я.
— Милый был парень, — согласился Костяшки. — Так очаровательно краснел.
Тут меня осенило.
— Кто-то положил подушки под одеяло на кровати брата Тимоти не только для того, чтобы его не начали искать ночью, пока землю не завалило снегом. Убийца выигрывал время и для того, чтобы завершить приготовления к тому, ради чего он сюда и пришел.
