Сейчас Кейрону одиннадцать, и в следующем году он будет ходить в ту же школу, что и я. Так и вижу, как он стоит в актовом зале и рассказывает всем. Потом полиция приедет и посветит ультрафиолетом на турецкий ковер, который никогда не чистили, потому что он слишком ценный.
— Странно как-то, — говорит она, захлопывает дневник и кладет его в сторону. — Не верю. Магма, Жерло. Откуда семилетнему ребенку знать эти слова?
— Именно, — отвечаю я. — Чушь полная.
Иногда, когда мой мозг пытается убедить меня в том, что тот случай мне приснился или я все придумал, я нащупываю на ковре маленький участок засохшего жесткого ворса.
Джордана переворачивается на спину и раскидывает руки и ноги, как морская звезда. Она начинает извиваться.
— Теплее, теплее, — говорит она манерным тоном, наверное, изображая меня. В ее представлении у меня голос, как у гомосексуалиста. — Магма! Магма! — смеется она и лягает воздух ногами и руками, как опрокинутая божья коровка. Вдобавок ко всему, на ней красная юбка в горошек. Коленки у нее расцарапаны.
— Ну? В чем дело? — говорит она и тянется ко мне руками и ногами. — Не можешь же ты бросить меня так.
Я вижу ее трусы, ясно как день. Белые хлопковые трусы, смявшиеся в промежности. И ничего не чувствую. Никакого сексуального влечения. Я холоден.
— Педерастия — очень серьезное обвинение, — говорю я ей.
— Шуток не понимаешь, — говорит она и садится по-турецки.
Я встаю на четвереньки и принимаюсь ощупывать ковер, выискивая пятно засохшей спермы.
— Линза выпала? — спрашивает она. Я поворачиваюсь спиной и продолжаю искать. — Простите, сэр, — канючит она голосом сиротки Викторианской эпохи, — подайте на пропитание.
Я смотрю через плечо. Она держит руку у моей промежности ладонью вверх. Все знают, что у Фреда, овчарки Джорданы, очень теплые яйца. Она улыбается. Как будто сегодня счастливейший день в ее жизни.
— Эй, да что с тобой сегодня, дерьма объелся, что ли? — Ругаться Джордана умеет.
Мое лицо раскраснелось. Я горю от стыда.
— Джордана, я должен тебе кое-что рассказать.
Поворачиваюсь и сажусь рядом с ней на ковер. Делаю серьезный вид.
— Ты меня любишь? — спрашивает она.
— Нет, не это.
— Ты купил мне мопед?
— Нет.
— Ты любишь меня.
— Это насчет Кейрона.
— Что насчет Кейрона?
— Эта история — все правда. Я соврал, что я соврал.
— У тебя все лицо красное, — говорит она.
— Я должен был признаться кому-то.
— Ты сейчас опять будешь плакать?
— Нельзя понять, кто такой Оливер Тейт, не зная его постыдной тайны.
