— А раньше вставать надо. Командировошные тоже разные бывают, — сказала она, с ухмылочкой поглядев на Ларису. — В ресторан вам дорожка, а еще лучше — в валютный бар…
У Михаила от такой наглости перехватило дыхание.
Но Ларисе палец в рот не клади. Она с ненавистью посмотрела на буфетчицу.
— Всё. Готовь билет на свою рязанскую электричку. Отъелась тут на казенных московских харчах, корова. — И она быстро достала журналистское удостоверение красного цвета, помахав им у буфетчицы перед глазами и, не давая ей возможности рассмотреть надпись. — Завтра жди проверку от ОБХСС, — а, может быть, даже уже сегодня, ближе к вечеру, — насмешливо сказала она, беря Михаила за руку и покидая буфет.
Буфетчица открыла рот, но слова застряли в горле, словно ей залепила рот галушка, как небезызвестному гоголевскому персонажу, в отличие от которого она так и не смогла ее проглотить.
— Гениально, — засмеялся Михаил. — И как правдиво, как натурально.
— Жизнь научила, — вздохнула женщина. — Это не твои интеллигентские заграницы. — Здесь каждый день приходится отвоевывать место под солнцем, даже, если это всего лишь место в троллейбусе, магазине или на работе. Потому что все орудуют локтями. С хамами надо говорить на их языке.
— Я знаю, где мы поедим. Здесь был один приличный буфет, я вспомнил, — сказал Михаил.
И они снова сели в лифт.
— Ну, наконец-то, — радостно вздохнул музыкант. — Здесь и запах еды вполне съедобный. Выбирай…
— Ой, нет, — сказала обессиленная Лариса. — Можно, я сяду? — А ты бери, что хочешь. Я всё съем…
Она села за свободный столик. И вскоре Михаил принес два подноса с едой. На них были слоеные пирожки с мясом, кефир, бутерброды с красной икрой и сыром, апельсиновый сок.
— А еще будет черный кофе с лимоном, — сказал мужчина. — Я его позже возьму, чтобы не остыл. — И добавил, — за что пьем?
Он вытянул руку, в которой был стакан с кефиром в сторону Ларисы.
Лариса протянула свой, и они чокнулись.
— Чтобы все были живы и здоровы, — выдохнула она.
Михаил сидел напротив, и ей хорошо были видны красные разводы на его шее там, где ворот рубашки выходил за горловину свитера. Хотя, на лице пятен почти не было видно.
Повинуясь чувству жалости и нежности, она невольно протянула руку к его шее, погладила.
— Не больно? Такой вид, как будто тебя высекли крапивой, — сказала журналистка, виновато опуская глаза.
— Не переживай. Это не больно, просто всё тело очень чесалось. Но я таблеток наглотался. Теперь нормально. Только всё время в сон клонит.
