— А я считал, что все забыто,— тихо сказал он тусклым голосом.
Это событие изменило весь вечер. Огонек в его глазах погас, взгляд снова стал отсутствующим. Учителя и Ситу снова разделял холодный мрак, закрывший свет солнца. На глазах у Ситы выступили слезы, она остро ощутила собственную беззащитность. Слезы хлынули, и она увидела, что учитель пытается соединить обрывки письма.
— Зачем рвать письма, а потом складывать их снова?— сердито спросила Сита.
Учитель улыбнулся — снисходительно и ласково:
— Когда-нибудь, Сита, и ты будешь складывать обрывки порванных писем, и тогда ты меня поймешь.
Однажды Туронг вернулся из Пауамбанга и привез с собой иностранца. Сельчане сразу догадались, что он родом из тех же мест, что и учитель: похож на него, так же одет, так же вежлив — и что он приехал за учителем. Приезжий не говорил на их языке; он то и дело отирал пот со лба, глазел на покосившиеся хижины, крытые пальмовыми листьями, и что-то возмущенно бормотал себе под нос. Сита услышала, как он постучал в дверь, раньше мистера Ретеча и тотчас поняла цель его приезда. Потрясенная, она побледнела почти так же, как учитель. А иностранец вежливо поздоровался с учителем, и в голосе у него прозвучала радость, как при встрече со старым другом. Учитель был волевым человеком: даже в такой момент он не выказал своего волнения и, спокойно обратившись к классу, отпустил учеников с занятий.
Дверь была толстая. Сита не решалась прижаться к ней, поэтому часть разговора не доходила до ее слуха.
— ...как дети, сами себя делаете несчастными.
— ...счастье? Ее представление о счастье...
Учитель говорил более низким, глухим голосом, она почти не разбирала его слов. Но вот он засмеялся, и Сита вздрогнула: это был его прежний, недобрый смех.
— Она была... не собиралась... пойми.
— ...научиться прощать.
Временами оба они, разволновавшись, говорили очень быстро. Сита слышала, как кто-то беспокойно мерил шагами комнату, плюхался на стул, тяжело дышал.
—Я и не представлял, что она значит для меня, пока не начал искать в других то, что она не могла мне дать.
Сита поняла, к чему идет дело, поняла до того, как приезжий спросил:
— Завтра?
Она сорвалась с места, ей было невмоготу услышать ответ.
Учитель не спал этой ночью. Конечно, не спал, она страстно убеждала себя в этом. Он не сомкнул глаз не только из-за приготовлений к отъезду. Сита это знала. Едва забрезжил свет, она подбежала к зеркалу. Нельзя выдавать свои чувства, воспитанной девушке не полагается выдавать свои чувства, она должна совладать с собой. Губы дрожат, а глаза должны улыбаться, даже если в глазах слезы.
