Это им неоднократно рассказывал в пансионе отец Легран.
Файоль слегка растерялся, он и предположить не мог, что девица знает Бэкона, но подхватил её слова. «Да, ими опутан всякий человек и во всяком занятии для вывода пользуются тремя наихудшими доводами: это передано нам от предков; это привычно; это общепринято, следовательно, этого должно придерживаться…»
Это он, надо полагать, поняла она, вычитал из предисловия. На большее у него и времени-то не хватило бы, — ведь ему нужно было ещё и переодеться. Элоди отдала должное артистизму Рэнэ — тон его был искренним и задушевным, сказанное казалось продуманным и глубоким, и не будь она случайной свидетельницей библиотечной сцены — ей пришлось бы поверить ему. Некоторое время она с блестящими глазами даже любовалась лицемерием де Файоля: он никогда не казался ей опасным, скорее, фигляром и жуиром, и потому на губах её играла живая улыбка. Экий комедиант! Но вскоре ей это надоело. Люди смешны не столько теми качествами, которыми обладают, сколько теми, кои тщатся выказать, не имея их.
— Мне говорили, что и у другого Бэкона, Френсиса, есть сходный аргумент. Это правда?
Арман Клермон в это время тоже вышел на прогулку — устали глаза, хотелось отдохнуть. Он сразу заметил Элоди и Рэнэ, и почувствовал, что в груди тоскливо сжалось сердце. Он поспешил к мосту — но был окликнут, причём, не мадемуазель д'Эрсенвиль, а самим де Файолем, рассчитывавшим с его помощью выпутаться из сложного положения.
— Напомни, Арман, что общего в аргументах у обоих Бэконов — о причинах заблуждений.
Клермон, по-прежнему недоумевая о причине интереса Рэнэ де Файоля к столь далёкой от него теме, ведь тот никогда не склонен был обременять себя лишними знаниями, тем не менее, искренне попытался растолковать её. Все просто, заторопился он, обращаясь лишь к Рэнэ, и стараясь не смотреть на Элоди. Четыре, по мнению Роджера Бэкона, причины у невежества людского: доверие сомнительному авторитету, привычка, вульгарные глупости толпы и невежество, скрываемое под маской бравирующего всезнайства. Френсис же Бэкон причиной заблуждения разума считал ложные идеи — «призраки», или «идолы», четырёх видов: «призраки рода», коренящиеся в самой природе человеческого рода и связанные со стремлением человека рассматривать природу по аналогии с самим собой; «призраки пещеры», возникающие благодаря личным особенностям каждого человека; «призраки рынка», порождённые некритичным отношением к распространённым мнениям и неправильным словоупотреблением и, наконец, «призраки театра», это ложное восприятие действительности, основанное на слепой вере в авторитеты и традиционные догматические системы, сходные с обманчивым правдоподобием театральных представлений.
