Я фыркнул, взялся обеими за мощную дверную ручку, что не ручка, а толстая скоба, потащил на себя, упираясь ногами в пол, теперь понятно, зачем он такой ну совсем не гладкий.
Если бы все сокровища мира свести в один банк, то дверь в его хранилища могла быть примерно такой же массивной, толстой и явно открываемой не только с помощью моих мускулов.
Когда я приоткрыл наполовину, кардинал бросил недовольно:
— Достаточно.
Он вошел первым, а я сделал шаг следом и застыл с раскрытым ртом и выпученными глазами. Зал настолько огромный, что вдали в темноте теряются стены, как боковые, так и та, что напротив, свод поддерживают ряды по-старинному толстых колонн, а несколькими рядами расположены стеллажи… с книгами.
— Библиотека, — выдохнул я. — Все верно… это и есть настоящие сокровища!
Кардинал оглянулся.
— Да, — спросил он с интересом, — вы так считаете? Странно…
— Почему?
— Мы идем дальше, — объяснил он. — Туда, где вам все-таки понятнее и привычнее.
— Почему?
— Разве вы не человек меча?
Он прибавил шаг, а я спешил следом и все озирался по сторонам, везде толстые манускрипты, иллюминированные и простые, инкунабулы, редчайшие фолианты, все в бронзе, меди, даже в переплетах из темного серебра или вообще неизвестного мне металла, это же сколько там всяких тайн, которые вообще-то никому сейчас не нужны, все это собрать и сжечь, но как же, варварство, нужно хранить и беречь, пусть даже это вредное язычество и пропаганда гедонизма, так противного строгому и нравственному христианству…
Мне казалось, прошли целую милю вдоль этих полок с удивительными сокровищами, пусть даже бесполезными, как почти весь антиквариат, наконец впереди выросла уходящая в темноту свода стена.
Я с вопросом в глазах посмотрел на кардинал-викария, он недовольно повел бровью, в стене с явной неохотой проступила дверь, больше похожая на массивные врата.
— Мы пришли, — сказал он коротко. — Сосредоточьтесь на молитве.
— Какой?
— Любой, — ответил он безучастно и добавил: — Важно состояние духа.
— Бодрое, — отрапортовал я. — Убивать и грабить!
Он поморщился.
— Христианство, — напомнил строго, — мирная религия. Убивать и грабить можно только за правое дело.
— И насиловать! — добавил я.
— И насиловать, — согласился он. — Но только в интересах распространения правильного мировоззрения на мироустройство.
— Понятно, — ответил я, молитвы не могут быть воинственными, постарался настроиться на то, как хорошо, когда на земле мир и благоденствие, можно наконец-то сосредоточиться на прогрессе, равноправии, вертикальном развитии. — Господь да осуществит наши благие помыслы…
