Старики все время говорили о каком-то браконьерстве, произошедшем и низовьях реки. Дед Назар, страстный рыболов, гневно возмущался:
— Рыбу глушить, а? Их бы, нечестивцев, оглушить за такие пакости. И много погубили молоди?
А потом, когда медленно стало уходить за горизонт солнце, поехали зажигать бакены. Поехала и Иринка.
Ветерок, утром задорно трепавший Иринкины волосы, платье, подгонявший волны, сейчас утих, словно улегся спать. От реки чуть веяло свежестью. Но в воздухе стояла духота, и казалось, что эта духота давит на реку, так медленно и лениво катила она сейчас свои воды. На горизонте клубились огненно-красные облака, а Иринка подумала, что это бьется пламя в жерле гигантском печи. Пламя было и красивым и странно-тревожным. Иринка зябко поежилась.
— Разгуляется погодка, — сказал дед Назар.
Сережин дедушка взглянул на небо, ничего не ответил.
Где-то громко, отчаянно вскрикнула кукушка.
— Эк ошалела, — крякнул дед Назар. — Это в июне-то… Должно быть, и вправду спятила.
Хмыкнул Сережа, но тут же смолк, поднялся и лодке. К ним приближался бакен. Он несся на лодку стремительно. Иринка зажмурилась: сейчас стукнет. Но лодка послушно стала сбоку. Чуть постукивал мотор. Волны упорно пытались стащить лодку вниз, она, подрагивая, сопротивлялась.
Сережа зажег бакен. Дед Назар удовлетворенно следил за его движениями.
— А внук-то у тебя, наверное, бакенщиком будет. Гляди, какая сноровка.
Сережин дедушка окинул взглядом крепкую фигурку внука, ясно и четко вырисовывающуюся на серовато-светлом фоне неба.
— Речник парень. В крови это у него. — И добавил: — Давай, Сережа, вправо.
Отплыли. На воде остался красный, как звездочка, огонек. В наползающей на небо, на воду темноте он виден был далеко и ярко.
Много еще зажгли они таких звездочек и продрогшие — стало совсем прохладно — вернулись домой. И вот тут-то случилась беда.
Запнувшись обо что-то и темноте, Сережин дедушка охнул, схватился за бок и стал оседать на землю.
— Дедушка, ты что?! — отчаянно вскрикнул Сережа и, подбежав к деду, схватил его под мышки.
— Ничего, ничего, — глухо отозвался тот. — Ты не волнуйся. Это так. — Он хотел приподняться и опять охнул коротко и шумно.
— Ты что ж это, Егор? — растерянно склонился над ним дед Назар. — Сердце, что ли?
— Какой шут сердце. Оно у муки, как мотор. Проклятый аппендицит, язви его. Еще зимой предлагали операцию. Думал, обойдется… Ну-ка помоги мне, Назар.
Но подняться он не смог. Острая режущая боль гнула пополам его жилистое тело. Лоб покрылся испариной, он дышал полуоткрыв рот, как сегодняшняя раненая утка.
