Передают, что, когда от стен пречистой богини
Сына Эгей отпускал, ветрам его доверяя,
Вот какие, обняв, он юноше дал наставленья:
"Сын мой, ты, что один мне долгой жизни желанней,
Ты, возвращенный едва мне в годы старости поздней,
Сын мой, кого принужден я отдать судьбе неизвестной,
Ныне мой рок и твоя беззаветная доблесть отторгнут
Снова тебя от отца, - а мои ослабелые очи
Я не насытил еще возлюбленным образом сына.
Нет, не в веселье тебя провожу, не с легкой душою;
Благоприятной судьбы не дозволю нести тебе знаки.
Нет, сперва из груди я жалоб немало исторгну,
Прахом летучим, землей свои я посыплю седины,
Темные я паруса повешу на зыбкую мачту, -
Пусть всю горесть мою, пожар скорбящего сердца,
Парус иберский своей чернотою расскажет унылой.
Если ж пошлет тебе Та, что в святом обитает Итоне,
Благоволив наш род защищать и престол Эрехфея,
Чтобы кровью быка свою обагрил ты десницу,
Пусть в душе у тебя и в памяти будут всечасно
Живы мои наставленья везде и во всякое время:
Только лишь очи твои холмы наши снова завидят,
Скорбные пусть со снастей корабельных опустят полотна,
Белые пусть паруса на крученых поднимут канатах,
Чтобы, завидевши их, познал я великую радость,
Что невредимым тебя мне день возвращает счастливый".
Помнил сначала Тесей отца наставленья, теперь же
Вдруг отлетели они, как тучи, гонимые ветром,
С горных слетают вершин, снегами вечно покрытых.
А с крепостной высоты отец устремлялся очами
Вдаль, и туманили взор ему постоянные слезы.
И лишь завидел вдали из полотнища темного парус,
Тотчас с вершины скалы он стремительно бросился в море:
Думал отец, что Тесей безжалостным роком погублен.
Так, возвратившись под сень, омраченную смертью отцовской,
Жестокосердый Тесей испытал не меньшее горе,
Чем Миноиде он сам, забывчивый сердцем, доставил.
Дева в печали меж тем, на корму уходящую глядя,
Много мучительных дум питала в душе оскорбленной.
Но уж с другой стороны цветущий Иакх приближался
С хором сатиров, с толпой силенов, на Нисе рожденных, -
Звал он тебя, Ариадна, к тебе зажженный любовью.
Буйной толпою неслись в опьяненье веселом вакханки,
Вверх запрокинув лицо, "эвоэ!" восклицали протяжно.
Тирсы одни потрясали - листвой перевитые копья,
Те, растерзавши тельца, рассевали кровавые части,
Эти извивами змей опоясали тело, другие
Таинства знаки несли, в плетеных скрыв их кошницах
(Лишь посвященным одним возможно те таинства ведать).
Вскинувши руки, меж тем другие били в тимпаны
Иль заставляли бряцать кимвалы пронзительным звоном;
