— Что с тобой? — удивился Григорьев.
— А то, что, как говорится, довоевались мы до ручки, товарищ комбриг… Люди как тени, сил не хватает от комаров отмахиваться, а до цели идти еще надо… С кем Поросозеро громить собираешься?
— Ты что, виновного ищешь, что ли?
— А чего искать? Виновные вот они — мы с тобой, виновных искать недолго. А вы чего здесь торчите? — повернулся Аристов к связным. — Занимайтесь своим делом! Стоять-то долго здесь думаешь? — спросил он Григорьева.
— Пока не получим продуктов.
— Костры разрешишь разводить?
— Разрешу. Поближе к вечеру, часика на два… Да что с тобой, Николай Павлыч? Что случилось?
— А то, что этих проклятых продуктов мы можем век не дождаться, если связи не будет. Сегодня семеро идти не могут, завтра их будет семнадцать, послезавтра семьдесят…
— Ты что-то хочешь предложить?
— Надо спасать бригаду.
— Как?
— Не знаю… Давай думать вместе…
Аристов умолк. Григорьев понимал, что его остановило, и тоже молчал, ожидая, решится ли комиссар первым высказать мысль о возвращении или будет его вынуждать к этому. Ему очень хотелось, чтоб комиссар высказался не только категорично, но и до конца, его с давних пор коробила принципиальность с примесью дипломатии, на этом он не раз бывал бит и учен в прошлом, и сейчас в их положении больше всего хотелось доверия друг другу и откровенности…
«Неужели ты, дорогой комиссар, считаешь, что я побоялся бы отдать приказ о возвращении, если бы видел в этом выход? — думал Григорьев с огорчением. — Плохо же ты меня знаешь… Или, наоборот, хорошо. Знаешь, что не остановлюсь на полуслове. Тогда зачем же боишься, что я стану укрываться за твоей спиной?.. Не бойся. Не до этого теперь, не о том мои заботы».
Григорьев знал свой недостаток. Он хорошо понимал и чувствовал своих собеседников, многое схватывал на лету, легко и охотно рассуждал про себя, но как только начинал говорить, его мысли странно сворачивались в короткие, слишком определенные фразы, категоричность которых он привык скрашивать иронической или вопросительной интонацией. «Думать вместе» он не умел и не любил.
— Вот что, комиссар, — пересилив себя, сказал Григорьев. — Возвращаться мы не можем…
Аристов удивленно сверкнул очками в его сторону, но Григорьев предупреждающе поднял руку:
— Дело не в нарушении приказа… Мы не можем идти назад, пока не получим продуктов. Люди не выдержат пути.
— А если мы их не получим вообще?
— Будем искать другой выход.
— Какой еще есть выход?
