Но все-таки полез в свою торбу — он был единственным из всей компании, у кого и рост и комплекция в какой-то мере соответствовали моим.
Маркушин холщовый «комод» вмещал столько всякой всячины, что у меня глаза полезли на лоб; там нашлась даже пара галстуков.
— Выбирай… — Со вздохом сожаления Маркуша сунул в рот сигаретный окурок и чиркнул спичкой.
— Ей-богу, отдам…
Мне было очень неловко и стыдно, но иного выхода я не имел. И вообще — какого черта! Тоже мне, чистюля… Носят же люди этот… как его… кажется, секонд-хенд, старое тряпье, которое присылают в нашу бедную страну сердобольные иностранцы. А чем ты лучше?
Да, все это так, но видик у меня был еще тот…
Я шел задворками, но и там встречались ранние пешеходы. Ну что за дурацкая привычка пялиться на человека в рванье?!
Будто я один такой во всем городе…
Наша новая «демократия» наплодила столько нищих, что временами казалось, будто разверзлась преисподняя и оттуда хлынули зомби всех эпох и народов. Хромые, косые, безногие, скрюченные, дети, женщины, старики, притом любых национальностей… Они так и просились на полотна сумасшедшего художника.
На свой этаж я поднялся как идущий на дело начинающий воришка — согнувшись в три погибели и прикрывая лицо ладонью.
Дверь…
Что случилось с моей дверью?! Почему она скособоченная, обгоревшая, местами расщепленная?
Я с трудом повернул ключ в замочной скважине и вошел внутрь. Вешалка, зеркало — фу, лучше на себя не смотреть! — подставка для обуви…
Все как обычно. Светло, уютно, тепло… Или это мне так кажется после подвала?
В ванную, скорее под душ! Сбросить мерзкие обноски, отмыться дочиста, побриться, почистить зубы и забыть…
Что забыть? Забыть…
Кстати, где мама? На кухне? Мама… Мама…
Стоп, стоп, что-то не то… О чем это я? Мне кажется, я упустил что-то очень важное…
Важное?
Мама, где ты? Мама, я уже дома. Я пришел. Мама… Мама!
О господи, я вспомнил! Нет, я не хочу этого вспоминать! Этого не было, просто я видел кошмарный сон. Конечно же сон.
Но мама, она должна быть на кухне… В такую рань? Конечно. Мама готовит мне завтрак. Моя любимая, рано поседевшая старушка.
Впрочем, какая она старушка? Ей всего-то…
А сколько ей было, когда она померла? Почему померла? Она жива. Жива!
Опять в голову лезут страшные мысли. Прочь, прочь! Я знаю — уверен! — что это не так.
Но проклятая память настырна, она уже оправилась от похмельного синдрома и начинает раскручивать маховик воспоминаний. Мама… мама, где ты?
Нет! Не-ет!!! Господи, пусть это будет еще один страшный сон!
