— Не помню.
— Мы стали разговаривать. Так, пустяки. Веселый у вас праздник, сказала я. Да, веселый, сказала она. И погода подходящая. Да, в эту пору редко идет дождь. Я впервые на Лехе, сказала я. Да, теперь многие приезжают, сказала она. Такой вот разговор у нас шел. И вдруг мне, совершенно чужому человеку, она рассказывает…
Неловко, конечно, но я незаметно включила диктофон. То, что сделали с Эвой… Мне кажется, они так жадно ликуют, чтобы забыть.
Но почему она мне все это рассказала?
Перед Рервиком встали тихие глаза Иокла.
— Может быть, как раз потому, что мы чужие. Мы скоро уедем. А говорить о своей боли таким же, как они сами? Едва ли кто будет слушать. Они опустошены. Они очерствели. Они стали жестокими.
— Эва была художницей, муж — журналистом. Что-то в его статье проскользнуло лестное о Земле. Ему бы покаяться, а он в панике скрылся. Незадолго до этого за похожую провинность взяли его друга, тоже газетчика. Эва получила записку — не ищи, жди. А потом… Я тебе дам кристалл. — Марья встряхнула головой. Ну ладно, скажи, наконец.
— Что?
— Что ты безумно скучал без меня.
— Я безумно скучал.
— О!
— Я измучился от тоски.
— Неплохо. Продолжай.
— Терзался, не находил себе места, страдал от бессонницы, терял в весе, выплакал все глаза…
— Браво! Достаточно. Посмотри туда.
Тьма охватила стадион внезапно. И почти сразу в толпе начали вспыхивать свечи. На глазах рождалось огненное кружево. Оно двигалось, дышало. Оно жило.
— Надеюсь, Велько догадался снарядить оператора все это снять, — сказал Андрис.
— Съемка будет на главной площади, где фейерверк. Сейчас все пойдут туда.
К свечам прибавились факелы, фонари, горящие плошки, вспыхивали пучки соломы, воздетые на рогульки.
— «Я окружен огнем кольцеобразным, он близится, я к смерти присужден…» — с неожиданным пафосом произнес Андрис.
Марья насторожилась.
— Ты заболел, дорогой? — участливо спросила она.
— «За то, что я родился безобразным, за то, что я зловещий скорпион», — продолжал режиссер не столь уверенно.
— Ай-яй-яй. Никак, стихи. Ты забыл трагические события своей юности. По-моему, тебе надо отвлечься. Я, кстати, проголодалась, а ты?
— Что? Ах да, конечно. С утра ничего не ел.
— Господи! Так пойдем немедленно.
Сквозь огненную толпу они двинулись к таверне «Сигнал Им».
А я спешу, пока не позабыл, сообщить, о какой трагедии юношеских дней Андриса говорила Марья Лааксо. Для чего открываю второе по счету
