— Да ни хрена! — Михин даже треснул кулаком по столу. — Я к тебе, Леонидов, не приду больше, ты эгоист себялюбивый, ты давишь мои версии на корню!
— Придешь, куда денешься. По моим расчетам, это будет в пятницу.
Михин вскочил и пошел к двери.
— Ты куда?
— Домой.
— Да сколько времени, видишь? Оставайся уж, в доме есть раскладушка.
— Меня здесь не понимают. Электрички до двенадцати ходят, а мне с утра на работу. Мы не бары и не коммерческие директора, потолкаемся и в народе… — Михин гордо вскинул голову и стал возиться с замком.
Алексей со вздохом открыл ему дверь.
— До встречи, Михин Игорь Павлович! — крикнул он вслед оперативному уполномоченному, который скатился по лестнице, не дожидаясь лифта.
Леонидов усмехнулся и отправился на кухню: в голове у него по-прежнему шумело, и, как это всегда бывает после пары бутылок пива, жутко захотелось есть. С тех пор как жена уехала на дачу, обычно он обходился на ужин бутербродами. Лезть в холодильник было бесполезно, на пустых полках лежали только засохшие куски. Дверцу Алексей открыл машинально, уставился в прохладное нутро с подозрением. Один из кусков оказался сыром, другой — полукопченой колбасой, засохшей до того состояния, когда она сжимается в два с половиной раза. Стояла еще какая-то кастрюля, он вынул ее из холодильника, замер над крышкой.
«Стой. Я ничего в ней готовить не мог, значит, осталось еще от Александры. Не надо открывать, ничего хорошего там уже быть не может — время свое дело сделало. Попадет. Приедет жена — и попадет. Надо открывать».
Он вздохнул и снял крышку: за слоем плесени сантиметров в пять ничего не было видно. Леонидов залюбовался на шедевр, созданный его безалаберностью. Плесень была жутко хороша: серо-зеленые оттенки так густо переходили один в другой, что в самом центре образовалось даже красивое бирюзовое пятно.
«Красиво как! Ах ты, моя плесенюшка! — умилился Леонидов. — Жалко губить, такая красота! Может, поставить ее обратно и подождать? Она вырастет, расплодится во всю кастрюлю, будет меня любить, узнавать, потом, в один прекрасный день, я научу ее говорить слово «папа» и буду показывать за деньги. Эх, классно будет! Аттракцион «Говорящая плесень» — и всю оставшуюся жизнь не надо работать ни в каком «Алексере». Но — попадет. Разве жена оценит? В лучшем случае заставит отмывать эту кастрюлю и заодно еще парочку других, а в худшем…»
Он даже зажмурился, представив себе, что будет в худшем, и так, с закрытыми глазами, залил плесень горячей водой из-под крана. Лицо при этом было у него такое, будто под водой гибнет заветная мечта и все будущее благосостояние. Когда Алексей глаза все-таки открыл, плесень оторвалась от той почвы, что ее породила, и плавала сверху, словно остров погибших кораблей, набухая и стремясь ко дну. Леонидов вздохнул, закрыл кастрюлю снова крышкой и поставил поближе к раковине, чтобы в следующий прилив энтузиазма отмыть этот злосчастный сосуд и не получить нагоняй. Спать он отправился на голодный желудок, решив, что потеря пары килограммов еще никому не вредила.
