— Серёжку нацепил! Москвич недоделанный! Ещё корёжит из себя. Будешь выпендриваться, не просто в снег, под лёд тебя засунем.
Пока Стёпка выползал из сугроба, новые одноклассники не торопясь ушли, и в предвечерних сумерках Стёпка увидел лишь их спины. Отёр кровь со щёк и с мрачным лицом пошёл домой. Он скрипел зубами, но расплакался, только когда оказался в комнате перед удивлённым отцом.
— Что это с тобой? — отец за подбородок приподнял Стёпкину голову, разглядывая царапины. — Подрался, что ли?
— Твои любимые провинциалы меня побили. А тебе, конечно, всё равно?!
Отцовское спокойствие разозлило. Руки сами сжались в кулаки.
— За что били? — отец снял со Стёпки шапку и куртку. — Небось, сам задирался? Что молчишь?
— Что говорить? Будто не понимаешь. Москвичи им не угодили. Серёжка моя поперёк горла. Им надо, чтобы все были серые, однотипные, на одно лицо. Такие, как они сами, в этих дрянных свитерах и валенках.
Отец легонько, кончиками пальцев мазнул Стёпку по щеке, обозначив пощёчину.
— Кончай ерунду молоть! Умойся, царапины смажь йодом и садись обедать.
— Не хочу, — сын понуро зашёл за перегородку и уселся на табурету окна.
— Сейчас не поешь, до ужина ничего не получишь, — спокойно заметил отец.
Стёпка, скорчив траурную рожу, пошёл обратно и плюхнулся за стол.
— С грязными руками обед не получишь, — отец тем не менее накрывал на стол.
Только две секунды Стёпка смог продержать руки под ледяной струёй воды из железного рукомойника, что висел в коридоре. Когда Стёпка вернулся в комнату, на столе стоял пузырёк с йодом. Мальчик обречённо подставил лицо для обработки.
Макароны с тушёнкой в алюминиевой миске наводили на него тоску.
— Здесь и посуды человеческой нет, — он не доел и с досадой бросил ложку в тарелку.
— Садись за уроки.
— Ты как будто запрограммирован, — Стёпка не торопился браться за учебники, подпёр ладонями подбородок и приготовился хотя бы словесно ответить на обидную оплеуху и отношение как к маленькому и неразумному. — Пришёл из школы, помыл руки, пообедал, сделал уроки. По расписанию погулял полтора часа, поужинал и баиньки. А завтра всё тоже, всё так же. И так каждый день. Ты думаешь, что расписание может скрасить здешнюю чудовищную скукотищу и убогость жизни? Тебе не кажется, что после нескольких дней такой упорядоченной жизни захочется головой в прорубь? Хорошо, что в этом убогом Дальнем хватает прорубей. На всех хватит.
Отец долгим тяжёлым взглядом посмотрел на Стёпку, молча собрал посуду со стола, расстелил перед Стёпкой газету и, принеся из-за перегородки учебники, положил их на газету.
