Подлинная красота — это скрытый поток частиц между чувствами видящего и истиной видимого; это — излучение святая святых души, озаряющее внешность человека: так жизнь из глубин семени обращается красками и ароматами цветка; это — полное понимание между мужчиной и женщиной: возникнув мгновенно, оно порождает высочайшее стремление — ту духовную близость, которую и называют любовью. Открылся ли моему духу дух Сельмы, что сделало ее для меня прекраснейшей женщиной на свете, или виной всему — опьянение молодости, рисующее в воображении несуществующие образы и черты? Юность ли ослепила меня, и я представил себе блеск глаз Сельмы, сладость ее уст и тонкость стана, или же ее красота и в самом деле открыла мне глаза для познания радостей и печалей любви?
Не знаю. Помню лишь, что меня охватило чувство, которого я не знал прежде, - новое чувство, которое тихо обволакивало сердце, как дух, что витал над водами перед началом вечности. Оно-то и с гало причиной моих радостей и моих несчастий, как воля вышнего духа - началом всего сущего.
Такова была моя первая встреча с Сельмой. Небо волею своею неожиданно избавило меня от рабства сомнений, присущих юности, и увлекло, свободного, в шествие любви, а ведь любовь - единственная свобода в этом мире, ибо она поднимает душу к вершинам, недоступным для людских традиций и обычаев, как и для законов и велений природы.
На прощание Фарис Караме сказал с подкупающей искренностью.
- Теперь ты знаешь дорогу. Навещай же нас, и пусть этот дом станет для тебя отчим домом. Во мне ты нашел отца, а в Сельме -сестру. Не правда ли, дочь моя?
Кивнув в знак согласия, Сельма посмотрела на меня таким взглядом, как если бы, затерявшись на чужбине увидела вдруг в толпе хорошо знакомое ей лицо.
Слова Фариса Караме стали первой мелодией, которая привела нас с Сельмой к трону любви; прелюдией небесного гимна, перешедшего в скорбный плач, силой, которая наполнила отвагой наши души, приблизив к огню и свету; чашей, из которой мы испили вод Кяусара и настоя горькой полыни.
Старик вышел со мною в сад. При прощании сердце мое билось так же сильно, как дрожат губы жаждущего, касаясь краев сосуда, наполненного влагой.
В апреле я часто бывал в доме Фариса Караме и виделся с Сельмой. Обычно мы сидели друг против друга в саду, и я любовался её красотой, восхищался одаренностью и вслушивался в безмолвие ее грусти, чувствуя, как невидимые руки притягивают меня к этой девушке. С каждой встречей я открывал новые прелестные черты в ее облике, новую возвышенную тайну ее духа, и она в моих глазах уподобилась книге: пробегая строку за строкою, я заучивал их наизусть, беспрестанно повторял нараспев и никак не мог дочитать до конца.
