А через несколько дней, уже в разгар сессии, после какого-то успешно сданного зачета, она поймала его в коридоре и пригласила в кино. И он, опешив, как дурак, согласился. «У меня есть два билета. Пойдем, Антош? Говорят, хорошая комедия». И он, как дурак, пробормотал: «Пойдем…»
А после кино, когда он провожал ее домой, состоялся у них откровенный разговор. Антон сам его завел, понимая, что другого, столь же удобного случая, возможно, не будет. Он сказал, волнуясь и не находя нужных слов, что она нравится ему, но что ничего серьезного у них быть не может и, вообще, не хочет с ней даже разговаривать до тех пор, пока Гриша и Валентин трутся возле нее, пока она любезничает с каждым встречным. Или он — или все эти ее друзья. Если она хочет быть с ним, то пусть прогонит их… То есть пусть она выбирает…
Она слушала его внимательно и серьезно.
— Но какое право ты имеешь указывать мне? — печально спросила она.
— Никакого, — торопливо и насмешливо согласился он. — Я для тебя никто, но я ничего и не требую. Я просто сообщаю тебе, что то-то возможно при условии того-то, хочешь ты этого или нет. Правило формальной логики… Я сам понимаю, что это невозможно, и не хочу себя обманывать. Хочу ясности…
— Странно, — с грустной задумчивостью сказала она. — Мы почти незнакомы и в кино-то пошли в первый раз, а уже объясняемся, как поссорившиеся любовники. Ты от меня требуешь чего-то, ставишь условия…
— Боже упаси! — с горечью сказал он. Теперь, сделав решительный шаг, начав этот разговор, он закусил удила и, чувствуя в себе какую-то нервную дрожь, уважая себя, почти гордясь собой, что хватило решимости начать с ней этот разговор, ринулся дальше. Теперь он готов был сказать ей все до конца и не боялся тех слишком точных и слишком книжных слов, которые он знал, но в спокойном состоянии стеснялся употреблять, опасаясь, что получится выспренно, ибо в их словаре, в лексиконе их поколения, были слова «чувиха» и «клеить», но не было слова «возлюбленная». — Боже упаси! — с горечью почти театральной сказал он. — Я не ставлю никаких условий. Я ничего не требую. Я просто констатирую тот факт, что у нас ничего не получится.
— Но почему? — с искренним недоумением и грустью спросила она. — Разве можно это сказать заранее? Я не понимаю…
Его бесило, что она спрашивает серьезно, так кротко и доверчиво смотрит на него. «Неужели и вправду не понимает? — спрашивал он себя и со злостью отвечал себе: — Нет, прекрасно все понимает, но притворяется. Чего тут не понять! Проще пареной репы. Я же нарочно все упростил и оголил до предела. Тут чистая логика — не понять нельзя». Ему тогда и в голову не приходило, что, как раз простив, можно все и запутать, что у нее может быть какая-то своя логика.
