Человек бывает совсем иным в зависимости от местонахождения. К примеру, у себя дома, на родине, он стеснителен, знает, что его все знают, и на что он способен, и чего от него можно ожидать. Он смирился со своей ролью, и все смирились, и было бы странно, если бы он отчебучил что-то такое… Но, оказавшись там, где его никто не знает и где его легкие свободны и он чувствует себя полноценным и даже больше, он может очень многое и даже больше, чем он предполагает. Как бы имеет новый шанс для новой жизни и для нового взгляда на него, и это вдохновляет его, движет.
Так, оказавшись однажды во Вьетнаме, я совсем не думал, что смогу сесть в коляску велорикши и ехать, как мандарин, видя перед собой только высушенные вьетнамские икры, работавшие, как поршни, и еще прелесть бывших французских колониальных зданий. Я катился в тележке в одну человеческую силу и совсем не думал, что эксплуатирую «человека человеком». Однако какой бэмс мне устроил культатташе нашего посольства: «Поэт — и запряг человека… Да еще советский поэт. Стыдно! Своего социалистического брата!» — «Я не знал, что за мной следили… И потом, у Пушкина были крепостные». — «А если б знали, что не следили?.. Да и Пушкин ваш… — он осекся, — наш, тоже хорош… Ладно, посмотрим, что вы еще там выкинете. Но один минус у вас уже есть…» Да, вот такой преферанс…
Утром в ожидании моего друга-поэта я выходил из гостиницы и ждал его, греясь на солнышке в сорок пять градусов под крики ханойских мальчишек: «Линсо, Линсо» (советский). Догадаться было нетрудно: только Линсо мог жить тогда в лучшей гостинице и выносить мальчишкам тао (яблоки), диковинные во Вьетнаме и так надоевшие нам. Со мной всегда выходил еще один поляк, и, хотя он не отдавал свои яблоки пацанятам, они кричали на него тоже: «Линсо, Линсо». Поляк обижался и уходил. Как-то он вышел в тишот с надписью, сделанной мелом: «Я не Линсо»… Мальчишки примолкли, посмотрели на него повнимательней и вдруг радостно закричали: «Все равно Линсо!..»
Поэт, которого я переводил конечно же по подстрочникам, был очень важной персоной, хотя по-своему несчастным — он имел неосторожность жениться на француженке, и это было его слабым местом. Но кое-что в своей стране он мог, недаром воевал с янки. Я попросил его свозить меня в Сайгон, нынешний Хо Ши Мин. К моему удивлению, все получилось, и мы полетели на дряхлом «Боинге» южнее юга. Как мы долетели, не знаю, но, когда самолет приземлился, потеряв пару болтов и гаек при посадке, из кабины вышли летчики в скафандрах, почти как у космонавтов. Дело в том, что вьетнамцы физически не могут переносить высотные полеты, и летчики даже гражданской авиации вынуждены одевать скафандры.
