Ввели Волкова. Отпустив конвоира, Верещагин прошел к столу и только после этого сказал:
— Чего стоять, Павел Викторович, присаживайтесь.
— Вы присадите… — угрюмо ответил тот, опускаясь на стул.
И пока он шел от двери, Верещагин успел рассмотреть и оценить мужика. Размашистые плечи, широкая выпуклая грудь. Вдоль мощного торса свисали тяжелые, узловатые руки. И он невольно подумал о Колесниченко, который смог «вырубить» заматеревшего мужика. Лиловые полукружья над заросшими жесткой щетиной скулами наглядно говорили о том, что досталось Волкову неплохо.
— Не понял? — вопросительно посмотрел на него Верещагин.
— А чего тут понимать? — зыркнул колючим взглядом Волков. — Сначала — «присаживайтесь», а потом нары в бараке.
— Что ж, и так бывает, — согласился Верещагин к тут же спросил: — Значит, вы считаете, что задержаны без основания?
— А какие тут основания?! — взвился Волков.
— Да вы уж сидите, — успокоил его Верещагин.
— Ага… — согласился тот, опускаясь на стул. — Так вот, я и говорю: какие тут могут быть основания, если ни за что ни про что хватают человека — и в кутузку. В конце концов, мы тоже не лыком шиты и кой чему обучены. И предупреждаю: если не отпустите — прокурору жаловаться буду.
Вполуха слушая обычную, давно отработанную, а потому очень скучную нахрапистую болтовню, Верещагин изучал Волкова, думая об одном: мог ли он настолько хладнокровно застрелить Шелихова, а если мог — то откуда у него появился «вальтер», из которого более сорока лет назад был убит Комов?
— Ну хватит, Павел Викторович, — оборвал его Верещагин. — Давайте-ка по существу. Я — старший следователь краевой прокуратуры Петр Васильевич Верещагин.
— Вот как! — вскинул глаза Волков. — А я-то думаю: то один мытарил, про пистолет какой-то выспрашивал, теперь другой… — И тут же, словно нервы его более пяти минут не могли выдерживать спокойного тона, взвился со стула, и без того неприятно-жесткое лицо стало откровенно злобным: — Да пошли вы все…
— Тише, тише, — осадил его Верещагин.
— Тише, говоришь, — сузил глаза Волков. — Да какое «тише», когда вы мне откровенную липу шьете. Ствол я, видите ли, с собой таскал. Да не видел, понимаешь ты, в глаза не видел никакого ствола! И тот, кто мне в карман его сунул, тот пускай и отбрехивается. А то ишь ты, тише, — с клокочущим хрипом выдавил он.
«А если действительно он тут ни при чем?» — невольно подумал Верещагин и откровенно внимательно посмотрел на сникшего Волкова. Тот почувствовал взгляд, как-то по своему расценил его и уже более миролюбиво сказал:
