«Чего она, на кухне, что ли, подрабатывает?» — невольно подумал он и, справившись у соседнего столика насчет времени, поднялся с места, предварительно выцедив в пузатый фужер остатки пива. Времени было четыре, как раз чтобы дойти до магазина, постоять в очереди и в пять, когда в городе открываются винно-водочные точки, затариться на вечер. «Так-то оно дешевле обойдется, да и Люська кукситься не будет».
В район железнодорожного вокзала, где жила давнишняя подруга Степана, он добрался быстро, пожалуй, не было и шести. Повезло — в магазине, как только открылись двери, он сумел продраться вперед и взять четыре бутылки «бормотухи». Довольный, вальяжно добрый, он лениво нажал на кнопку звонка, что торчала над ободранной, с выбитой филенкой дверью.
— Свои, Люсьен, — бодро сказал он, когда послышалось не очень-то приветливое «Ну?».
Щелкнул замок, дверь скрипуче растворилась, бесстыже обнажая неприкрытую наготу коридорчика с ободранными обоями, и в проеме выросла фигура женщины лет тридцати. Короткий ситцевый халат неплотно прикрывал ее раздобревшее тело, а проем на месте оторванной пуговицы красочно говорил о всех достоинствах хозяйки.
— Чего это ты, ментов, что ли, боишься? — осклабился Степан, передавая ей авоську с бутылками.
— Менто-ов, — передразнила его Люська, принимая вино. — Носит тебя черт знает где.
— Ну уж, и погулять нельзя, — игриво подтолкнул ее Степан.
— Гулять… — с той же монотонностью повторила хозяйка дома. — Гуляй себе. Только тут хмырь какой-то приходил.
— Кто? — насторожился Степан.
— Да говорю тебе: хмырь какой-то, — объяснила Люська. — Что я у него, паспорт, что ли, спрашивать буду. Как пришел, так и ушел. Сказал, к семи будет.
— Ну, а какой он хоть из себя? — тормошил ее Степан. — Рыжий? Черный? Лысый?
— Сам ты лысый! — обозлилась Люська. — Чего кричишь-то? Крикун. Сказано тебе: хмырь. Раньше я его не видела. Высокий такой, с тебя, пожалуй, будет. И морда такая… Во! — вытаращила она глаза. — Ну, что еще? Черный такой. А глазки как у татарчонка. Да пошел ты… — вразумительно закончила она и, вильнув аппетитными бедрами, скрылась в комнате.
«Волчара, — облегченно вздохнул Степан. — Наконец-то».
Он прошел вслед за Люськой и, явно задабривая, игриво ущипнул ее за лодыжку.
— Корефан это мой, дура. Пожрать сготовь. Угостить надо.
— Чего-о? — уставилась на него Люська. — Пожрать?.. А ты хлеба-то купил? Пожра-а-ать… Давай деньги — сготовлю.
Когда Люська с пятеркой в кармане ушла в магазин, Степан откупорил бутылку портвейна, налил было темно-красной жидкости в стакан, хотел уж выпить, но отчего-то раздумал. Потом подошел к дешевенькому трюмо — Люськиной гордости, посмотрел на себя в зеркало. Недовольно покрутил кудлатой головой. Вздохнул тяжело, припомнив, как точно так же, с непонятным страхом, смотрел на себя в зеркало там, в Кедровом, у себя дома, когда, хлопнув дверью, ушел Артем, пригрозив, что сдаст его с потрохами в милицию, если Степан сам не явится туда с повинной.
