— Таня, успокойтесь. Ну нельзя же так, — попытался успокоить ее Верещагин. — Пожалейте себя. Вам же еще жить да жить.
— Да не хочу, понимаете, не хочу я жить! Не хо-чу-у! — на одной тягучей ноте выкрикнула она.
— А вот это уж вы совсем зря, — урезонил ее Верещагин. — У вас дочь, которая, между прочим, материнской ласки и внимания требует. Так что возьмите-ка себя в руки. Горе горем, а жизнь вперед идет. Хотим мы того или нет…
И то ли на женщину подействовала эта сухая казенщина, от которой даже у Верещагина едва не перекосило рот — хотелось успокоить какими-то человеческими словами, вниманием, а тут… то ли она уже выплакала слезы и теперь, ошалевшая от горя, медленно приходила в себя, то ли еще от чего, но Татьяна вдруг оторвала от ладоней голову, подняла заострившееся лицо, на котором тускло блестели вымученные глаза, сказала неожиданно спокойно:
— Вы правы, наверно. Дочь… — При этом слове она тупо уставилась в пол, какое-то время сидела молча, потом насухо вытерла тыльной стороной ладони глаза, по-детски шмыгнула носом. — Да, вы правы. Давайте чаю попьем.
— С удовольствием, — согласился Верещагин. И пока хозяйка доставала из серванта расписные чашки, конфеты, откуда-то из сеней принесла банку варенья, он налил в электрический чайник воды из молочного бидона, что по-деревенски примостился в углу кухни ка дубовой подставке, воткнул штепсель в розетку.
— Может, покушаете? — спросила Таня.
— Спасибо, не хочу, — отказался Верещагин и, улыбнувшись, добавил: — А вот варенье… с удовольствием. Из жимолости? — спросил он.
— Ага, — кивнула женщина, и Верещагин подивился, когда же это она успела привести волосы в порядок, аккуратно собрав их пучком на затылке. Теперь лицо ее было открыто, матово белел высокий лоб, и только припухлость да почерневшие глазные впадины чуть портили ее.
«Красивая», — отметил про себя Верещагин.
А хозяйка дома, словно боясь остановиться, чтобы опять не удариться в безысходный плач, говорила:
— С прошлого года еще варенье. И немного наварила, а все никак съесть не можем. Да вы побольше себе накладывайте, не стесняйтесь. Оно вкусное.
Варенье действительно было вкусное, однако Верещагин уже смотреть не мог на чай и только подыскивал подходящий момент, когда можно будет возобновить разговор. Наконец высветилась вроде бы удобная ситуация, и он спросил:
— И все-таки, Таня, может быть, раньше Артем врагов нажил? Сами понимаете, жизнь без того не проходит.
— Та ни, — чуть нараспев протянула она, и по этой грудной певучести угадывались переселенцы с Украины. — Конечно, кое-кому Артем будто костяка поперек горла стоял, а вот чтобы врагов заиметь… Нет, не было, — твердо сказала она.
