И все-таки это была жена Шелихова.
— Здравствуйте, Таня, — поздоровался Верещагин. — Я следователь краевой прокуратуры. Можно к вам?
Женщина молча кивнула и, все так же безвольно опустив плечи, прошла вытянутые сени, вдоль стен которых были набиты дощатые стеллажи, уставленные всевозможными банками, какими-то коробками и прочей домашней утварью. Откуда-то выскользнула кошка палевой окраски. Тихо мяукнув, она мягко потерлась о ноги гостя.
Дом начинался с большой, просторной кухни. У окна стоял стол, сервант, еще один стол, на котором громоздилась горка немытой посуды, чуть в стороне — удобно поставленная печь.
Верещагин остановился было на пороге, однако хозяйка все так же молча прошла из кухни в большую, светлую комнату, которая в этом доме была гостиной, и только после этого кивнула на стул.
— Садитесь, — пригласила она, прислоняясь плечом к стене.
— Спасибо, — кивнул Верещагин и, чтобы как-то начать разговор, спросил: — А где же дочка?
— Дочка?.. — словно не понимая, о чем идет речь, переспросила Татьяна. — А ее мама Артема взяла. На время. Они вчера уехали. Отцу на работу надо. Да и маме тоже.
— Ясно, — опять кивнул Верещагин, поражаясь внутренней деликатности этой женщины. Дочку она могла бы и своим родителям отдать — пока не схлынет с души первая, самая страшная волна, когда становится нечем дышать, больно сжимается сердце и что-то холодное наполняет грудь. Однако она правильно посчитала, что не у нее одной это горе, не менее ее выплакала слез и мать Артема, и внучка будет хоть какой-то отдушиной.
— А далеко они живут?
— В Артеме, — вздохнула Таня. И, увидев, как удивленно вскинулось лицо следователя, пояснила: — Это город такой, Артем. И Артема назвали в честь него. У него там отец на шахте работает.
— А как же он в Кедровом оказался?
— Дед его здесь с бабкой жили. Они ему и дом этот переписали. А умерли в прошлом году — старые уже были.
Словно выговорившись, она замолчала надолго, и в ее запавших глазах опять навернулись слезы.
Молчал и Верещагин, понимая, что расспрашивать сейчас бесполезно, Татьяна ушла в себя, и уставший от бессонных ночей мозг ее лихорадочно выдавал только ей понятные обрывки прошлого. Неожиданно сна проговорила тускло:
— Лучше бы мы еще где-нибудь жили…
— А что, у вашего мужа были враги?
— Враги?.. — Пожалуй, впервые Таня подняла на следователя глаза, в которых кроме непробудной тоски выразилось удивление. — Враги… Нет, что вы! Артема любили. Отзывчивый он был, добрый, И вот… — На этот раз она не выдержала, всхлипнула и, закрыв лицо руками, громко, навзрыд, заплакала.
