Здесь мы не хозяйничаем, а только присутствуем. Образцы наши, помещенные еще вчера в термостаты с заданной температурой и влажностью, теперь закладываются в прибор, определяю-щий электрическое сопротивление. Шесть пластинок, одна после другой,- это поверхностное сопротивление, а еще шесть - объемное.
Люська делает вид, что боится - "еще убьет", пятится к двери и как-то незаметно смывается.
Удивляет она меня: руками работает ловко, что ей раз покажут запоминает, но в суть дела вникать не хочет. Я пыталась втянуть ее в расчеты, объяснять формулы. Она говорит: "Я и так все знаю теплостойкость, чтобы трубы не растаяли, искростойкость, чтобы крышу молнией не пробило". Жалеет, что пошла в наш техникум. Очень любит шить, хотела учиться на закройщицу, да боится: "Кто захочет жениться на портнихе".
В перерыв моя очередь делать закупки. Продукты на всех - нелегкое дело. Не только потому, что тяжело тащить. А потому, что тебя непременно будет ругать очередь, хоть и самая маленькая. Купишь колбасу раз, да еще раз, да еще... И начинаются реплики: "Вы что же, для буфета закупае-те?", "Всю квартиру обслуживает, а мы тут стой..." У нас в Москве все всегда спешат. Даже те, кому некуда. Ток спешки заряжает всех подряд. В магазинах лучше всего молчать.
С видом угрюмым и замкнутым покупаю я в гастрономическом отделе три полкило масла, шесть бутылок молока, три - кефира, десять плавленых сырков, два кило колбасы и дважды по триста граммов сыра. Очередь сносит это терпеливо, но под конец кто-то вздыхает притворно:
- А все жалуются - денег мало.
Подгружаюсь еще в полуфабрикатах четырьмя десятками котлет и шестью антрекотами. Ничего себе сумочки!
И вот с этими-то сумочками я вдруг сворачиваю со своего пути, петляю между домами и выхожу к стеклянному кубу парикмахерской. У меня еще двадцать минут. Остригусь! Когда-то мне это здорово шло.
Очереди нет. Под свирепую воркотню гардеробщика оставляю свои сумки возле вешалки на полу, поднимаюсь наверх и сразу же сажусь в кресло к моложавой женщине с подбритыми бровями.
- Что будем делать? - спрашивает она и, узнав, что только стричься, поджимает губы.
"Ну, сейчас обкорнает..." Так и есть. Смотрю в зеркало: окороченные волосы топорщатся возле щек, голова как равнобедренный треугольник. Я чуть не плачу, но почему-то даю ей тридцать копеек сверх положенного и спускаюсь одеваться.
Гардеробщик гмыкает и, отклонив мою руку с номерком, кричит:
- Ленька, иди-ка сюда!
