Целая жизнь, ей казалось, что целая жизнь прошла за последние три месяца, и она себя не узнавала. Словно бы все произошло не с ней. Пора с этим кончать и возвращаться в отцовский дом. Погуляла девочка, и будет. Она посигналила, вышла Юля и открыла ворота. Узнав, что с утра ее увезут в город, отпросилась попрощаться с мальчиком.
Авилов не дождался их ни на этот, ни на следующий день. Он остался без ног и без рук, плохо справляясь с хозяйством. В доме кончился хлеб, он сидел на твороге и воде. Отыскал в холодильнике подсохший торт. Еще через день позвонил Гонец, и он обрадовался спасению. Гонец решил проблемы с продовольствием и был отправлен опять же в Березняки за домработницей.
Авилов решил, что Ира улетела домой, не выполнив его просьбы. В сущности, хоть и безжалостно, но она имела на это право, потому что вся та жизнь, в которую она с ним окунулась, была не для нее. Не для принцессы его юности. Он усмехнулся. Мечта для того, чтобы не даваться в руки. А то, что дается, не может называться мечтой. Пусть Ира живет в качестве мечты. Сейчас ему не до этого. Надо спасать свою шкуру, убирать Левшу. Левша пустился во все тяжкие, а он инвалид. Правда ли, что фамилия его отца Хубиев, или Гонец врет? Людей на такие дела у Пушкина нет. Разве что Комар, но он «правильный». Но жадный. Рискнуть?
Гонец вернулся к обеду с плохими вестями. Ира с Юлей выехали позавчера утром, часов в восемь. Авилов чертыхнулся, отправил Гонца за Комаром и стал размышлять, не заявить ли в милицию. Но не поминай черта к ночи… Вечером раздался междугородный звонок, и знакомый голос произнес в трубку:
— Полковник Миронов. Мне Ирину.
— Ее сейчас нет.
— С кем я разговариваю?
— Авилов моя фамилия, Юрий Максимыч.
— Не забыл. Ирина где, Саша? Три дня не звонит, этот телефон дала на крайний случай. Девчонки волнуются, мы тоже.
— Позавчера уехала к тете Нюре на дачу. Не звонила. Я ногу сломал, сам поехать не могу.
— Запиши рабочий. Если будут известия, брякни. У вас там что? Живете что ли вместе?
— Сложно сказать. Не телефонный разговор…
Бестия полковник. Все учуял. Родная милиция нас бережет.
Когда появился Комар, Авилов сообщил, что нужен Левша — живым или мертвым.
— Что по деньгам? — только и спросил Комар. Пушкин даже цыкнул, хотя Комару-то что… Не он же с Левшой семь лет оттрубил.
Когда съехала Юля, тетке Нюре совсем край пришел. При Юле Петрович так-то уж к ней не вязался, вроде стеснялся или даже побаивался косых взглядов. А Юля глазами на него сверкала — будь здоров! Сразу не понравился, как увидела, будто чуяла неладное. Но после отъезда пристал с ножом к горлу — подписывай, иначе племянника посажу. Компромат выискал, мол. Она бросилась звонить Сашке — а тот что, безногий, говорит, не смей подписывать, я его прищучу, как только встану. Но Петровичу про ноги было известно или нет, только он очень торопился и грозил, что если не по-хорошему, так по-плохому, ты, мол, все равно подпишешь, потому что рыло в пуху, все знала, преступления покрывала и плодами пользовалась. И так все тянулось и тянулось, пока он в результате ее не запер. Сделал замок в дальней комнате, на задах — кричи не докричишься, соседям объявил, что в город уехала, и посадил на хлеб и воду. А не подпишешь, говорил, сдохнешь, я с твоим паспортом зарегистрируюсь с другой. И по суду унаследую.
