Левша ехал за братом. Они вышли из палаты, собрав вещи, и внизу, в холле, Лева увидел зеркало. Подошел. Когда сели в машину, Лева сел на заднее сиденье, где темней, долго молчал, потом сзади раздался звук, похожий на лай.
— Знаешь, куда мы едем? — перебил его брат. — Мы едем хоронить маму.
В машине наступила тишина.
— Зачем жить такому уроду? — спросил Лева.
— Надо делать операции. Я узнавал. Много, одну за одной. Заменять кожу в течение нескольких лет. А сейчас похороним маму, и никого, кроме нас, не останется.
— Это не лицо, а дерьмо. Кал собачий.
— Это поправимо. А маму не вернешь.
— Я один, и с этой рожей…
— Ты не один, ты со мной. Это я один, потому что ты никто. Тебя сейчас нет, надо делать заново. Три дня тебе на истерики. Похороним маму, потом ляжешь на операцию в микрохирургию глаза, потом в косметологию. А иначе, Лева, придется тебе остаться холостым. Девку ты себе еще купишь, а о жене забудь… И давай еще раз расскажи, что произошло.
— Опять?
— Опять.
— Хорошо. Сергей стал подкручивать ножки у столов. Винты расшатались. Пересадил меня за стол Пушкина. Когда я пересел, попросил показать трубку, покрутил в руках, сказал, что засорилась, надо почистить. Сходил с ней на кухню, вернулся, положил на стол. Потом притащил жратву и начал подкручивать ножки. Я поел, закурил — и все. Взорвалась трубка.
Левша знал, что взорвалась не трубка. Сработало устройство, вмонтированное в стол. Оно разлетелось в пыль вместе с кромкой стола и трубкой, когда на него сильно надавили телом.
Утром Сергей видел, как Левша «чинил» персональный стол Пушкина. Катя тоже видела, хотя появилась в зале мельком. С барменом не все в порядке. За каким дьяволом он пересадил Леву за этот стол, свободных не было?
На следующий день Левша отправился к Пушкину. У больницы брат-один насторожился: в сквере была припаркована черная девятка. Ему сказали, что у больного посетитель, он прошел в палату, накинув на плечи халат. Картина предстала странная — рядом с Пушкиным на постели лежала женщина, и они целовались. Левша крякнул, она поднялась, поправила волосы, юбку на узких бедрах и вышла, оглядев вошедшего с испугом.
— Я, кажется, додумался, — сообщил Пушкин. — Все наши беды — в «Старом рояле». Катя на все готова ради Сергея, и вдобавок я обнаружил у ней исключительный слух. Она слышит разговоры сквозь шум и музыку. Отделяет живой голос в чистом виде. Так что возьми Сергея на контроль. Катя, после того как мы с ней… ну, ты понимаешь, о чем я, на грани смерти, передоз. Кажется, не только она для Сергея на все готова, но и он взаимно тоже. Давай, Абрамыч, дело теперь твое, и оно заваливается.
