Письмо № 17.
«Дорогая Танюша, отчего ты не отвечаешь? Может быть, что-нибудь случилось? Как твое здоровье? Хочешь, я пришлю тебе гранатов? Они хорошо помогают от малокровия, а ты всегда такая бледная. Еще лучше было бы, если бы приехала меня навестить, тем более что скоро мой день рожденья и еще потому, что ты единственный человек, с которым я могу быть откровенной.
За последние полгода я стала подозрительной, и даже Павел внушает мне всякие дурные мысли. Во-первых, он на мне не женится, хотя обещал. Во-вторых, мы поссорились из-за машины. Здесь маленький поселок, и чувствуешь себя, особенно после большого города, на обочине жизни. Чтобы ездить в город, за шестьдесят километров, например, в ресторан или супермаркет, нужна машина. Павел хочет взять подержанную восьмерку, а я прошу недорогую иномарочку. Пока спорили и я пыталась его убедить, он обозвал меня „нахрапистой“. Я обиделась страшно, даже плакала. Неужели я не заслужила какой-то машины, металлолома этого? Потом обнаружила в ящике стола документы на наш дом. Он записан на какого-то Разумовского. Когда я стала спрашивать, что все это значит, он ответил, что это фамилия агента, а сам разнервничался. Как тут не вспомнить тетку Нюру, которую Павел обвел? Подумай сама, если я ему чем-то не угожу, он и меня облапошит, потому что способный. Раньше я ему верила безоговорочно, между нами не было никаких споров, мы были любовники и были счастливы. Но жить вместе совсем другое дело.
Тут сразу началось. Рыбалка бесконечная, какие-то заплывы, в город ни ногой — ни в театр, ни в ресторан. Посуди сама, что за жизнь. И дурацкая приговорочка из фильма: „Хорошая жена, хороший дом, что еще нужно человеку, чтобы спокойно встретить старость!“ Когда он успел состариться, не пойму. Раньше таких разговоров не было. О душе да, любил поговорить, а теперь про старость. Я думаю, это он, чтобы я отстала. Стихи читает злонамеренные, типа „Кто любил, тот не полюбит вновь“. А иногда и вовсе помирать собирается и выясняет, как я без него буду жить и, главное, с кем. Ничего себе вопрос?
А есть еще одно, самое нестерпимое. Это когда Павел со стеклянными глазами говорит, что он лжец. Что это его природа. Что он не хочет, но всех обманывает. Представляешь, каково это слушать? Совершенно невыносимо, я сразу начинаю выпытывать, кого он обманул, кроме Лео и тетки Нюры, а он с обреченным видом говорит, что всех. Что лучше бы я спросила, кого он еще не обманул. Это его, мол, крест такой — не хочет обманывать, а все равно, помимо воли, получается. Я, конечно, кричу: „А меня? Меня тоже?“ — „Тебя тоже, — говорит, — обещал жениться, а не могу, значит, обманул“. Все документы, мол, утрачены, а по тем бумажкам, по которым живет, брак недействителен. Что это за разговоры такие? Как будто он кайф ловит дважды — первый раз, когда обманывает, а второй — когда признается. И главное, наговорит ужасов и успокоится, как после исповеди, сидит с благостной рожей. А я потом ночь не сплю, думаю, все ли он мне сказал и что еще у него в уме затевается.
