Их нельзя назвать цивилизациями в строгом смысле, поскольку на Ифри никогда не было настоящих городов. У крылатого и поэтому мобильного народа не было нужды селиться тесными группами ради поддержания более близких отношений. Однако центры оседлости все же возникали. Они были промышленными — например, горнодобывающими и металлургическими; торговыми и религиозными; укрепленными на случай поражения одной группы другой в воздушном бою. Но все они были мелкими, и население не оседало в них надолго. Кроме баронов с их дружинами, в таких поселениях обитали в основном рабы с подрезанными крыльями а в наши дни их заменили автоматы. Подрезка крыльев — самый простой способ удержать раба; но поскольку перья отрастают быстро, пленных обычно обещали отпустить на волю после определенного срока верной службы и тем обеспечивали их покорность. Поэтому рабство так глубоко укоренилось в доиндустриальном ифрийском обществе, что не полностью исчезло и по сей день.
«Ну а мы воскрешаем его в Империи, — подумал Рошфор. — В рамках закона, конечно, — как наказание, скажем, чтобы получить какую-то пользу от осужденных преступников; и все же мы воскрешаем то, что у ифриан уже отмирает. В чем мы тогда нравственнее их? И в чем правее? — Рошфор выпрямился на стуле. — Я — человек».
Гибкая блондинка со старомодным эсперансийским пристрастием к простоте туалета, Ева Дависсон составляла приятный контраст с Филиппом Рошфором, что ясно сознавали они оба. Он был высокий, худощавый, хотя и атлетически сложенный молодой человек с правильными чертами лица, широким носом и полными губами, смуглый и с блестящей гривой вьющихся черных волос. Его форма граничила с пределом пышности, допустимой для офицера — пилотка набекрень, выгоревшая под солнцем Империи, окаймленный золотом голубой мундир, алые кушак и плащ, белоснежные брюки, заправленные в низкие сапоги из настоящей бычьей кожи.
Они сидели в тихом флервильском ресторанчике у окна, открытого в сады и звезды. Живой сонорист играл что-то старое и сентиментальное; ароматные, чуть пьянящие испарения наполняли воздух; парочка небрежно поглощала горячее, больше внимания уделяя шампанскому. И несмотря на все это, Ева не улыбалась.
— Эту колонию основали люди, верившие в мир, — сказала она скорее скорбным, чем обвиняющим тоном. — Здесь много поколений подряд не было никакой армии — люди полагались на добрую волю тех, кому помогали.
— Добрая воля кончилась с приходом Смуты.
