Гиндесбург с наслаждением закрыл глаза и представил жену, съевшую такой кактус. Мечущаяся в агонии супруга с иссиня-чёрным лицом и глазами, готовыми вышвырнуться из орбит, подарила сознанию Фурзякина успокоение и негу. Но прекрасное видение было безжалостно разрушено ворвавшейся в комнату женой.
— Твой поганый гриб разросся, как тварь! Или ты эту дрянь изничтожишь, или я тебя, собаку паршивую, ночью порублю и ему скормлю!
— Да что ты, Ларочка, успокойся, — примирительно проблеял Фурзякин, — раз он разросся, я его разделю, и Фёдору отдам половину. Он давно просил.
— Отдам?! — возмутилась супруга так, словно ей предложили съехать из комфортабельной квартиры в грязный сарай, — Я его ращу, пою чаем с сахаром! А ты этому иждивенцу алкоголёзному за так? Ну, нет! Вот ему, а не половину! — и показала супругу огромный розовый кукиш с жирным и уродливым большим пальцем.
— Да ведь…
— Иди сейчас же в унитаз смой! Я эту дрянь видеть не хочу, не то, что трогать! — и хлопнула дверью так, что у Гиндесбурга ёкнуло в груди.
Он, зная, на что способна супруга в моменты, когда её приказы игнорируют, отправился на кухню, где в трёхлитровой банке рос столь любимый им чайный гриб. Выбрасывать его было до жути жаль. Фурзякин знал, что гриб полезен и для желудка, и тонизирует лучше всякой минеральной воды. А уж как средству борьбы с похмельем — равных нет! Но жена! Перечить ей было делом столь же бесполезным, как воевать с торнадо при помощи пылесоса.
Взяв банку, Гиндесбург понёс её в туалет. Встав над очком отхожего места, он горестно вздохнул и накренил банку. И вдруг увидел, что со дна её поднялся крупный пузырь газа и медленно поплыл кверху. Когда он всплыл, гриб слегка приподнялся в центре, и по его поверхности прошла странная вибрация. Боковые слои гриба чуть раздвинулись и Фурзякин услышал:
— Не делай этого!
Он резко обернулся и понял, что дверь за ним заперта.
— Кто это сказал? — прошептал он.
— Я, — ответил гриб.
— Но ведь… Так не бывает. Ты же гриб. Ты не живой!
— Что за глупости? — возмутился гриб, завибрировав краями, — Конечно же, я живой.
— Да, но…
— Хочешь сказать, что если я гриб, то и живым быть не могу? — усмехнулся тот, — У меня даже есть имя.
— Имя? — удивлению Фурзякина не было предела.
— Имя моё Гао-Цзу. Но ты можешь называть меня проще, вторым моим именем Цзы. Должен предупредить: я отношусь к очень древнему и знатному роду. Я — первый император китайской династии Хань.
Фурзякин нервно сглотнул, подумав про себя: не подсыпала ли жена ему какой-нибудь отравы в ужин? Он где-то читал, что у отравленных перед смертью часто бывают галлюцинации. Фурзякин мотнул головой и снова накренил банку с твёрдым намерением слить гриб в унитаз.
