Инертность и подлость.
94. Л. К. Чуковская — А. И. Пантелееву
>3/XI[I] 57.[173]
Дорогой Алексей Иванович.
Я приехала в Москву в самый день юбилея С. Я., но приехала распростуженная и потому не пошла. По сведениям участников и очевидцев, вечер прошел с подъемом. К. И. сказал мне: это был настоящий праздник детской литературы. Но, говорят, бедняга юбиляр выглядел совсем больным. Сегодня утром я позвонила ему, ожидая услышать больной, утомленный голос и — представьте! — вдруг услыхала голос С. Я. двадцатипятилетней давности: энергичный, бодрый. «Жаль, что Вы не были, Лидочка, — сказал он мне. — Вы бы от Чевычелова услышали, какие мы все хорошие; а Юр. Н. Либединский, который когда-то кричал, что я испортил его рукопись, поцеловал мне руку».
— Ну, — сказала я, — надеюсь, было что-нибудь и более приятное. Я рада, что этого я не видала.
Повесть я в самом деле кончила (я ее пишу недельки по две в год с 49 г.)[174], но, кончив, сильно усумнилась в ее достоинствах.
Уж очень по-женски, уж очень «кишки и нервы наружу». Моя первая[175] была сдержанная, не о себе и не от себя, а эта — в форме дневника — очень уж открытая. Вам я ее покажу (когда она окажется в удобочитаемом виде), но, показывая, буду чувствовать себя неловко. И, однако, должна признаться, что никогда я не испытываю такого захватывающего, жадного чувства, как когда пишу «беллетристику». Не статьи, а именно это.
Сейчас еду навещать Анну Андреевну, у которой за короткий период второй сильный сердечный приступ.
95. Л. К. Чуковская — А. И. Пантелееву
>3/I 58.
Дорогой Алексей Иванович.
Вашу статью я прочитала уже дня три назад, специально ходила в ДЦК[176]. Статья хорошая, правдивая и добрая. Меня несколько огорчило, что Бронштейн там без инициалов — ведь фамилия очень уж распространенная, инициалы нужны. (Митя про себя говорил; «Я — еврейский Иванов».) Но это, конечно, сущий вздор. Мне радостно было увидеть и его и С. К.[177] фамилии в печати после такого долгого молчания.
И портрет С. Я. удачный, мне понравился.
96. Л. К. Чуковская — А. И. Пантелееву
>16/I 58.
Дорогой Алексей Иванович.
Какие у Вас сейчас, наверное, трудные дни.
Я Евгения Львовича больным никогда не видала. Я помню и буду его помнить всегда молодым, желтоглазым, веселым, тихо и метко острящим — даже не острящим, а источающим юмор[178]. Он был так похож на свои пьесы: такой же добрый и острый.
_____________________
Сегодня я получила корректуру того куска моей статьи, который идет в «Вопросах литературы». («Республика», «Повесть о фонаре», «Часовой», «Одногодки», «Солнечное вещество»), Я прочитала верстку, сдала ее. «Все?» — Все!.. А вечером звонок по телефону из редакции по поручению А. Г. Дементьева. Он спрашивает: чем я могу объяснить, что в Библиотеке Института Мировой Литературы не выдают на дом «Республику Шкид»? И далее поразительно (!): не надо ли на этом основании вставить несколько критических слов по адресу Белыха?
