Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987) | страница 62
>Разлив, 4.IX.57 г.
Дорогая Лидочка! Сейчас перечитал Ваше последнее письмо и — ужаснулся. Вы пишете: жара лютая… тропики… мучаюсь… А у меня под окном во тьме осенней ночи шумят березы, стучит дождь, стонут на опустевшей соседней даче ставни, сопит под столом раскрасневшаяся электрическая плитка.
Вот как долго я не отвечал на Ваше письмо!.. Дачная жизнь сама по себе пытка, а тут еще все мы по очереди хворали.
Но теперь и Вам придется передо мной оправдаться! Обещали приехать и не приехали. Обещали прислать статью и не прислали.
А что слышно с Вашей статьей? Прочел ли ее наконец С. Я.? Понравилась она ему? Все-таки очень хотелось бы и мне познакомиться с этой Вашей работой.
Вы спрашиваете, не знаю ли я, кто такой С. П. Варшавский? Знаю очень поверхностно, однако, пожалуй, несколько больше, чем другие. Вообще-то он — критик, но статей его в печати я не видел уже много лет. Говорили, что он подвизается как подпольный букинист. И действительно, я не один раз встречал его среди той благородно-маклаческой публики, которая с утра до ночи толпится возле книжных прилавков и у дверей у книжных магазинов.
Лет 10 тому назад, сидя как-то в парикмахерской, я услышал по радио передачу моего рассказа «Гвардии рядовой». Когда передача кончилась, диктор, не упомянув моей фамилии, объявил: «Автор композиции — Сергей Варшавский».
Выходит, что Варшавский еще и — композитор.
Но через несколько лет он открылся мне, так сказать, и еще с одной стороны.
В 1954 г., когда я отбывал свой срок в Соловьевской больнице, под конец моего пребывания там, появилась у нас, среди прочих антиков и уникумов, некая забавная личность.
Человеку этому было много за 50, но вид у него был какой-то шкетский, шпанский. Даже седой чубик свой он закручивал на тот манер, каким закручивали свои чубы фартовые шпаргонцы начала 20-х годов. И все ужимки у него были совершенно хулиганские. Играя на биллиарде, он как-то по-петушиному поджимал ногу, гримасничал, матерщинничал, щеголевато сплевывал сквозь зубы.
Помещался этот шут гороховый в «кремлевской» или в «спец»-палате, т. е. в той маленькой, на две или на три койки, палате, куда имели доступ только самые заслуженные именитые представители нашего общества.
Мне сказали, что человек этот — работник безопасности, страдает жестокой бессонницей, пытался вешаться на этой почве.
Однажды после ужина этот человек подошел ко мне и спросил:
— Вы ведь из Ленинграда?