Тогда, быть может, знамение?
Но что может значить подобное знамение – пленительное, утомительное и неизбывно грешное?
То, что Богдан виновен перед доброй иноземной юницею? Так он и без знамений это прекрасно понимал…
Скорее всего – сон.
А ну как нет?..
По окончании службы Богдан дождался, когда отец Киприан покинет алтарь, и подошел к нему.
— Благословите на разговор, отче, — проговорил минфа негромко. — Хотелось бы без отлагательств…
Архимандрит пристально глянул Богдану в лицо и слегка нахмурился.
— Лица на тебе нынче нету, чадо, — проговорил он недовольно и, как показалось Богдану, чуть встревоженно. — Стряслось что?
— Не тут, — попросил Богдан.
Киприан на миг поджал губы, давая понять, что не очень-то доволен такою настойчивостью.
— До тружения планетарного не терпит? — спросил он затем.
— Не ведаю, отче, — признался Богдан. — И к тому ж занедужил я, кажется. Боюсь, тружение мне нынче не по силам окажется.
В строгом взгляде архимандрита промелькнула неподдельная тревога.
— Идем, — коротко велел он и, круто повернувшись, пошел, метя пол длинными полами рясы, к выходу из зала. Богдан, сразу чуть задохнувшись от быстрой ходьбы, поспешил за Киприаном.
До самых покоев архимандрита они не возобновляли разговора. Утвердившись на излюбленном своем стуле с прямой высокой спинкою, владыка указал Богдану на кресло против своей особы и сложил руки на коленях.
— Ну, сказывай, — велел он.
Богдан, усевшись на краешек кресла – ему всегда неловко было сидеть на мягком и удобном, когда пастырь, словно изваяние, жесткий и распрямленный, восседает на стуле, — чуть помедлил и прямо спросил:
— Отче… Как у вас тут насчет блудных бесов?
Отец Киприан тоже немного помедлил; взгляд его стал задумчивым. Он тяжко вздохнул.
— Как, как… Подле святого места нечистые всегда суетятся выше меры. Что им мирские грешники? Те и сами к ним придут… Им праведных с пути сбить надо! — вздохнул вновь. — Ты мне скажи, какая напасть приступила? Богдан, поправив очки, вкратце рассказал. Когда он замолчал, Киприан с минуту задумчиво оглаживал бороду и глядел куда-то в пространство грустно и отрешенно. Потрескивала в кромешной тишине свеча.
— Сильно по молодице своей тоскуешь? — негромко спросил настоятель.
— Очень, — ответил Богдан.
— Сильно винишься перед нею?
— Сильно.
— И слабость телесную ныне чувствуешь?
— Ровно пахали на мне.
— Пахали, — с непонятной интонацией повторил отец Киприан. — От пахоты хоть хлеб…
Он встал и, немного сутулясь, неторопливо прошелся по гостиной келье. Взад, вперед. Отчетливо поскрипывали крашеные доски пола под его тяжелой поступью.
