— Господи, Жанна…
— Нет-нет, не говори ничего. Все правильно.
Феоктистова щель, подумал Богдан. Вся наша жизнь – Феоктистова щель. Делаешь то, что должен, то, что нужно, — но это всегда имеет теневые стороны и следствия, никогда не бывает иначе… и за отброшенные твоими поступками тени всегда грядет расплата.
— Я очень благодарна тебе, — проговорила она. — Мы все благодарны.
— Тебе покаяние… — пробормотал Богдан. — Мне покаяние… Кипяткову… Виссариону тоже покаяние… Так, глядишь, и спасемся все вместе.
— Наверное, — согласилась она. Помолчала, потом лицо ее на миг сделалось ожесточенным. — Только Кипятков ваш – дурак. Со своими микроскопами и скальпелями… Злой и нетерпимый дурак. Мы слишком отвратительны были ему, вот он сразу и решил… резать. Чем убивать, мог бы договориться с нами.
— То есть?
— Если уж ему так нужно это его производство, попросил бы по-хорошему. Расставил бы по лесу какие-нибудь баночки, мы бы ходили мимо да поплевывали, — она смешливо наморщила нос и на какое-то мгновение вдруг и впрямь стала похожа на лисичку. — Получилось бы то же самое, только лучше. Потому что без крови, без убийств. Дети бы не умирали…
— Господи, Жанна… — потрясенно пробормотал Богдан.
Она невесомо поднялась с колен.
— Я пошла, — сказала она, но в голосе ее Богдану отчетливо послышался вопрос.
— Подожди, — сказал он. — Пожалуйста. Вернись.
Она с готовностью встала на колени сызнова. Он, поколебавшись мгновение, поднял руку и положил ладонь на ее тонкое, прохладное плечо.
— Ты хочешь? — благоговейно спросила она.
— Да. А ты?
Она улыбнулась.
— Я лиса, — сказала она, — я не могу не хотеть.
— Только не целуй меня, — попросил Богдан. — Я хочу любить тебя сам. Уж как получится… Если ты не против.
— Я влюбленная лиса, — проговорила она. — А потому не могу не хотеть того, чего хочешь ты. Но ведь… тут нельзя, ты сам говорил…
— Семь бед, — сказал Богдан, — один ответ.
— А семь радостей? — серьезно спросила она.
— Только семь? — попытался спрятаться на неуклюжую шутку Богдан.
Она ответила по-прежнему очень серьезно.
— Пять тогда… а сейчас, да еще без поцелуя… ты больше двух раз никак не сможешь. Мы, лисы, знаем такие вещи наперед.
Богдан глубоко вздохнул.
— А семь радостей – ответ вся оставшаяся жизнь, — сказал он. Подумал немножко и добавил: – А может, и дальше.
— Только не клади меня в гроб, — попросила она. — Тогда ты меня на какой-то момент туда затащил… Я боюсь.
— Нет, конечно, — сказал он. Встал. — Подожди минутку, родная, я что-нибудь постелю. Земля очень холодная.
