Братья умирают ни за что.
Выкрикивающий команду голос гремит как будто из-за облаков и велит им расходиться. На них надвигаются белые полицейские.
Сосед по толпе швыряет в них камень.
И тут же раздается такой знакомый звук ружейного залпа. Человек, бросивший камень, падает. Криспус нагибается, чтобы помочь ему, и моментально внутри его хозяина разверзается ад.
Он тоже падает, прожив ровно столько, чтобы услышать, как кто-то орет:
— Проклятые ниггеры!
Одна за другой быстро-быстро сменяют друг друга еще двадцать три жизни, некоторые настолько мимолетные, что Криспус не успевает вздохнуть, как в него ударяет пуля. Теперь он начинает тосковать по настоящей смерти, ему хочется забыться навсегда… поставить на всем точку.
Потом он приходит в сознание женщиной, которая настолько умеет владеть собой и обладает такой исключительной выдержкой, что он не может не проникнуться ее спокойствием и уверенностью. В ее венах струится кровь трех рас, и, хотя она и принадлежит к другому полу, он чувствует себя почти самим собой.
Женщина одна в своей однокомнатной квартирке. Сидит, положив пальцы на клавиатуру портативного компьютера. Криспус уже видел такие машинки в мыслях своих недавних хозяев, но впервые — въяве.
На плоском голубом экране монитора янтарно светятся буквы, и Криспус читает написанное хозяйкой:
«Тому, что правительство не понимает причин нашего гнева, удивляться не приходится. Тридцать лет назад волна недовольства вызвала точно такую же реакцию официальных властей. Например, после того, как вооруженные до зубов стражи порядка убили двух студентов — участников митинга протеста, президент, по рассказам очевидцев, спрашивал главу колледжа: „Послушайте, как же нам сделать, чтобы наша молодежь с большим уважением относилась к полиции?“
Криспус помнит, что тот же вопрос задавал и губернатор Хатчинсон в Бостоне: «Что случилось с уважением к солдатам его величества? Что нам делать с юными головорезами, которые шатаются ночами по улицам?»
Прибегнув к умению хозяйки пользоваться клавиатурой, Криспус пишет:
«Почему народ все еще терпит тори у власти? И почему эти самые тори всегда сваливают вину за раскол в обществе на бунтарство молодежи? Мне было сорок семь, когда я преградил дорогу „красным мундирам“ на Кинг-стрит. а теперь мне почти триста, и несмотря на все, что Бог и люди сделали со мной, я все еще негодую, бунтую, все еще…»
Увидев отраженное в мониторе лицо своей хозяйки, он перестает писать. У нее длинные темные волосы, сильный и решительный рот, глаза смотрят ясно и пронзительно.
