— Правда? — Анну мутило, у нее начиналась истерика. — Да вы понятия не имеете, что такое правда!
— Ну почему же, — снисходительно ответил Гесслер. — Вот вы находитесь здесь — это ведь правда, не так ли? — Тут он внезапно схватил ее за волосы, принуждая взглянуть, что сталось с ее ногой. Анна крепко зажмурилась, представляя ногу прежней, изящной и легкой.
«Пусть изувечат, лишь бы не сожгли!»
На минуту воцарилась тишина, и Гесслер спросил мягким вкрадчивым голосом:
— Анна, вы боитесь, что вас сожгут?
Интересно, есть ли хоть один человек, что не боялся бы этого? Анна почувствовала, что Гесслер опустился рядом с ней на колени.
— Так вы молчите, опасаясь, что вас сожгут как ведьму? — в его голосе звучало сочувствие и понимание.
Анна облизнула пересохшие губы и крепко стиснула зубы, чтобы ни звуком не выдать себя. Стоит ей произнести хоть слово, как ее привяжут к столбу, и вокруг нее взовьется яростное пламя. Лязг железа прервал ее мысли.
Гесслер не спеша подкладывал сухие ветки и прутья в ящик под креслом. Анна рванулась, но ремни держали крепко. Ее опалило жаром углей, брошенных Гесслером поверх поленьев.
— Вот и костер, которого вы так боялись. И потушить его может только правда.
Анна задыхалась, пот застилал глаза.
«Боже, неужели я должна погибнуть?»
В голове всплыли слова песни, их звонко выводил чистый высокий голос.
«Ты — дерево сухое для моего огня… Анна, не бойся костра…»
Не бояться? Но разве можно не бояться, когда так больно жжет?
Среди багровой тьмы в глазах Анны танцевала Мария.
«Не отвергай меня…»
— Я признаюсь, — судорожно выдохнула Анна.
— Признаетесь в чем?
— Я — ведьма. — Раскаленное железо жгло так, что терпеть больше не было сил.
— Слава Богу, наконец-то мы слышим правду. — Анна узнала голос священника.
— Господи, я же призналась, уберите огонь!
Гесслер плеснул на Анну холодной водой. Угли зашипели.
— Вот видите, насколько лучше говорить правду. Позовите писаря.
Анна открыла глаза. От железного кресла поднимался пар. В застланных слезами глазах голый почерневший Макнаб напоминал чудовищную пародию на распятие. Анна перевела взгляд на промокший подол.
«Мария, неужели это правда? Неужели я ведьма? Моя плоть не вынесла боли, мне пришлось сознаться в том, чего никогда не было, чтобы прекратить мучения…»
Страх исчез. Ему на смену пришли опустошение и безысходность. Она сама вынесла себе приговор.
Писарь оказался бледным, испуганным мальчишкой, в его дрожащих руках шелестел пергамент. Анна повторила свое признание, и мальчишка послушно записал ее слова.
