Приходится симулировать растерянность и робость, которых я вовсе не испытываю. Наконец я начинаю говорить — вдохнув поглубже, чтобы воздуха хватало на длинные предложения:
— А скажу я вам вот что: мы тут сидим и мелем всякую чушь о том, что не имеет никакого отношения к нашей настоящей жизни. Положа руку на сердце, вы и сами прекрасно понимаете, что религия, искусство и все такое давно принадлежит мужчинам. А я тем временем с утра до вечера, каждый день, только и делаю, что застилаю постель, мою посуду, раскладываю вещи по местам. Я хочу сказать, что время, которое я провожу в раздумьях на тему значимости женского искусства, несоизмеримо меньше, чем то, что я трачу на хозяйство. Даже роман Розмари требует от нее меньше времени, чем домашние дела. И не смотрите на меня так. Вы отлично понимаете, что я имею в виду. Я не боюсь признаться в том, что провожу большую часть жизни в тщательном наблюдении за каплями средства для мытья посуды, стекающими по дну тарелки, восхищаюсь красотой этого зрелища и гадаю при этом, какая из них первой доберется до середины. Вот я и хочу выяснить, почему мы избегаем разговоров о том, в чем действительно разбираемся и можем посоветовать друг другу что-то дельное. Взять, например, рыбные палочки. Кто — нибудь может сказать мне, сколько времени требуется на то, чтобы они подрумянились в гриле до нужной кондиции?
Молчание. Молчание затягивается. Я умоляюще перевожу взгляд с одного лица на другое. Почему мои гостьи молчат? Может быть, они хотят заставить меня говорить дальше — чтобы заполнить паузу? А пауза тем временем затягивается, переходя грань, за которой уже нельзя сделать вид, что ничего особенного не происходит. (Вот ведь позор какой!)
Наконец-то!
— Ну знаешь, — с усмешкой заявляет Гризельда, — что-что, а разрушить приятную атмосферу у тебя получилось отлично.
Вслед за Гризельдой фыркает Мэри:
— Извини, что я позволила себе раскрыть рот, Марсия, но, может быть, ты хочешь, чтобы мы ушли? Ты, наверное, сегодня не в настроении — просто встала не с той ноги, правда?
— Нет, разумеется нет!
На самом же деле не успевают эти слова сорваться у меня с языка, как я со всей отчетливостью понимаю, что именно этого я и хочу: чтобы они немедленно ушли. Легионы Тьмы собираются с силами, нет, не здесь, не у меня дома, а в домах этих женщин, которые столь беззаботно сидят в моей гостиной, пьют кофе и рассыпают по всему ковру крошки. Какой смысл говорить с ними о чем-то? Они останутся глухи ко всем угрозам, пока Плесень или кто-то из ее союзников — сажа, экскременты или жир — не нанесет действительно ощутимый удар.
